Онлайн книга «Воспоминания террориста»
|
Дверь нам открыл сам Азеф. Он провел нас в крайнюю комнату – свой кабинет. Он сел за стол у окна. Мы втроем загородили ему выход из комнаты. Азеф спросил: – В чем, господа, дело? Чернов ответил: – Вот прочти новый документ. И он передал Азефу саратовское от 1907 года письмо. Азеф побледнел. Он долго читал письмо. Мне показалось, что он только делает вид, что читает его: он выигрывал время, чтобы спокойно выслушать нас. Все еще очень бледный, он наконец обернулся к нам. Он спросил: – Ну так в чем же, однако, дело? Чернов медленно сказал: – Нам известно, что 11 ноября старого стиля ты в Петербурге был у Лопухина. Азеф не удивился. Он ответил очень спокойно: – Я у Лопухина не был. – Где же ты был? – Я был в Берлине. – В какой гостинице? – Сперва в «Fürstenhofe», а затем в меблированных комнатах «Керчь». – Нам известно, что ты в «Керчи» не был. Азеф засмеялся: – Смешно… Я там был. – Ты там не был. – Я был… Впрочем, что это за разговор?.. – Азеф выпрямился и поднял голову. – Мое прошлое ручается за меня. Тогда я сказал: – Ты говоришь, твое прошлое ручается за тебя. Хорошо. Расскажи нам подробности покушения на Дубасова. Азеф ответил с достоинством: – Покушение 23 апреля было неудачно потому, что Шиллеров пропустил Дубасова. Было трое метальщиков: Борис Вноровский на Тверской, Владимир Вноровский на Воздвиженке, Шиллеров на Знаменке. Я был в кофейне Филиппова. Я сказал: – Это неправда. Мы допросили Владимира Вноровского. Было только двое метальщиков: Борис Вноровский и Шиллеров. Дубасов проехал мимо Владимира Вноровского, но у того не было бомбы. Азеф пожал плечами. – Не знаю. Было так, как я говорю. Я сказал: – Кроме того, ты накануне покушения не пришел на свидание к метальщикам. Азеф ответил: – Нет, я пришел. Я: Значит, Вноровский сказал неправду? Азеф: Нет, Вноровский не может сказать неправды. Я: Значит, ты говоришь неправду? Азеф: Нет, и я говорю правду. Я: Где же объяснение? Азеф: Не знаю. Я: Ты, говоришь, был в кофейне Филиппова? Азеф: Да. Я: Ты попал в полицейское оцепление? Азеф: Нет. Я: Аргунову ты говорил, что ты попал в оцепление, но представил приставу иностранный паспорт и тебя отпустили. Азеф: Я этого Аргунову не говорил. Я: Значит, Аргунов сказал неправду? Азеф: Нет. Я: Значит, ты говоришь неправду? Азеф: Нет, я говорю правду. Я: Где же объяснение? Азеф: Не знаю… Но какое же заключение ты выводишь? Я: Ты, по меньшей мере, проявил небрежность, граничащую с преступлением. За такую небрежность ты удалил бы из организации любого из ее членов. Твоя ссылка на твое прошлое неуместна. Азеф опять пожимает плечами. Он волнуется. Он говорит: – Дайте же мне возможность защищаться. Чернов: Мы спрашиваем и ждем ответа. Зачем ты ездил в Берлин? Азеф: Я желал остаться один. Я устал. Я хотел отдохнуть. Чернов: Видел ли ты в Берлине кого-либо из партийных людей? Азеф: Нет. Чернов: А из непартийных? Азеф: Я не желаю на этот вопрос отвечать. Чернов: Почему? Азеф: Он не относится к делу. Чернов: Об этом судить не тебе. Азеф: Я член Центрального комитета и не вижу, чтобы все здесь присутствующие были ими. Я: Мы действуем от имени партии. Чернов: Значит, ты отказываешься отвечать на этот вопрос? Азеф: Нет. Я скажу: я не видел никого. Чернов: Почему ты переселился в «Керчь»? Азеф: В «Керчи» дешевле. Чернов: Так ты переехал из-за дешевизны? Азеф: Была и еще причина. Чернов: Какая? Азеф: Этот вопрос тоже не относится к делу. Чернов: Ты не желаешь отвечать? Азеф: Хорошо. Запишите: я переехал только из-за дешевизны. Чернов: В какой комнате ты жил в «Керчи»? Азеф: В № 3. Чернов: Опиши подробно этот номер. Азеф: Кровать налево от входа, покрыта белым покрывалом, с периною, стол круглый, покрытый плюшевой скатертью, около стола два кресла темно-зеленого плюша, у умывальника зеркало, ковер на полу темного цвета. Чернов: Кого ты видел в «Керчи»? Азеф: Что за вопрос?.. Ну, хозяина, посыльного, горничную, лакея… Я: Скажи, как ты понял мои слова, когда я говорил тебе, что некто, имени которого я назвать не могу, сказал Бурцеву, что ты служишь в полиции, и разрешил сообщить это мне? Понял ты так, что именно некто разрешил мне сказать, или так, что Бурцев решился на это самостоятельно? Азеф: Конечно, я понял так, что некто разрешил сказать только тебе. Чернов: Некто – Лопухин. Он не называл фамилии Савинкова. Он позволил Бурцеву сказать одному революционеру, по его, Бурцева, выбору. Бурцев выбрал Павла Ивановича (меня). Азеф: Ну? Чернов: Ну, а ты вошел к Лопухину со словами: «Вы разрешили сказать Савинкову…» Азеф: Я не понимаю… Вы должны производить расследование серьезно. Чернов: Прошу выслушать далее. Лопухин не назвал фамилии Савинкова. Ты понял со слов Павла Ивановича, что он эту фамилию назвал. Павел Иванович такого толкования в свои слова вложить не мог, ибо не слышал его от Бурцева… Значит… Азеф бледнеет. Но он говорит еще спокойно: – Ну, Бурцев мог сказать Бакаю. Бакай понял неверно и сказал Лопухину… Впрочем, я ничего не знаю. Чернов: Бурцев не говорил Бакаю и Бакай не говорил Лопухину. Как объяснить, что Лопухин на расстоянии угадал, что ты понял Павла Ивановича так, как никто понять не мог, – что он, Лопухин, назвал фамилию Савинкова? Азеф волнуется. – Что за вздор. Я ничего понять не могу. Чернов: Тут нечего понимать. Ты сказал Лопухину: «Вы позволили сообщить Савинкову, сообщите тому же Савинкову, что вы ошиблись». |