Онлайн книга «Василий Шульгин. Судьба русского националиста»
|
Сталину тоже уделено внимание в «Трех столицах», причем очень злое. Так, Шульгин указывает: «…про Сталина говорят, что „легче найти розового осла, чем умного грузина“, но я все же не отчаиваюсь. Выучили же мы Ленина „новой экономической политике“…» [476] Зато Ленину досталось еще больше, самое «ласковое» определение — «горилла». Что касается политической программы в изложении «генерала Потапова», то ее вполне можно считать либерально-социалистической: «…уважение к религии и моральному началу, здоровый национализм, не переходящий в шовинизм, осознание важности духовной культуры, наравне с материальной, не только не угашение, но и пробуждение человеческого духа во всех областях, свобода трудиться, работать и мыслить, всяческая поддержка творчества, то, что выражал Столыпин лозунгом „ставка на сильных“, и вместе с тем смягчение этого сурового лозунга во имя христианского чувства, которое мы все исповедуем, смягчение его милостью к слабым…» [477] Скорее всего, «Потаповская программа» действительно отражала чаяния имперской интеллигенции, перешедшей на сторону большевиков и содействовавшей модернизации страны, однако международный экономический кризис, борьба за передел рынков как со стороны США, так и Германии, внутриэлитная борьба в СССР, ускоренная индустриализация в мобилизационном режиме за счет сопротивлявшегося крестьянства — все это не оставило камня на камне от «милосердных» программ. Но это мы знаем сегодня. Тогда же всё виделось по-иному… Маркс говорил о Кромвеле: он в одном лице соединял Робеспьера и Наполеона — как Робеспьер Кромвель возглавил революцию, а как Наполеон ее задушил, чтобы расчистить путь для реставрации монархии. Подобно этому ленинский нэп прикрыл недозавершенную ленинскую революцию, а Сталин вообще свернул ее, начав длительное, растянувшееся на многие десятилетия восстановление нормального государства. Те же люди, то есть целые поколения, попавшие в этот зазор, были несчастливы. Хотя им порой можно было и посмеяться над своим положением. Мы имеем в виду забавный эпизод из «Трех столиц» — описание, как парикмахер красил Шульгину бороду, использованное вскоре советскими писателями Ильфом и Петровым в сатирическом романе «Двенадцать стульев». Помните, как не лишенный обаяния «сын турецкоподданного» Остап Бендер красит волосы бывшему уездному предводителю дворянства Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову? У Шульгина процесс описан так. «Усадив меня в кресло перед зеркалом, он (парикмахер) пошел за перегородку и там с женой кипятил хну. Время от времени он приходил и сообщал, что пробует хну на седой волос (мне почему-то казалось, что на конский, но я не знаю в точности, потому что дело было за занавеской) и что выходит хорошо. Наконец приблизилась роковая минута. Он вышел с кастрюлечкой, в которой шевелилось нечто бурое. Это бурое он стал поспешно кисточкой наносить на мои усы и острую бородку. День был серый, кресло в глубине комнаты, и в зеркале было не особенно видно, как выходит. Намазавши все, он вдруг закричал: — К умывальнику! В его голосе была серьезная тревога. Я понял, что терять времени нельзя. Бросился к умывальнику. Он пустил воду и кричал: — Трите, трите!.. Я тер и мыл, поняв, что что-то случилось. Затем он сказал упавшим голосом: — Довольно, больше не отмоете… Я сказал отрывисто: — Дайте зеркало… И пошел к окну, где светло. О, ужас!.. В маленьком зеркальце я увидел ярко освещенную красно-зеленую бородку… Он подошел и сказал неуверенно: — Кажется, ничего вышло? Я ответил: — Когда я пойду по улице, мальчишки будут кричать „крашеный“! Он кротко и грустно согласился: — Да, да, не особенно… Но сейчас же оживился: — Но я вам это поправлю! И энергично послал мальчишку „за карандашом“… Вернулся мальчишка и принес обыкновенный карандаш. Парикмахер очинил его тщательно. Усадив меня снова перед зеркалом в кресло, в котором я чувствовал себя хуже, чем у дантиста, и, взяв в левую руку гребешок, а в правую карандаш, он подхватывал на гребешке злосчастные волосы и тщательно растирал каждый волосок карандашом. По мере работы лицо его прояснялось, я же пока видел, что в зеркале борода темнела. Наконец он сказал: — Готово! Хорошо! Я взял зеркало и пошел к окну. Боже! Из зеленой она стала лиловой… лиловато-красной. Это был ужас. Парикмахер говорил: — Я всегда так дамам делаю… Но то, что выходило у дам, не подходило к советскому чиновнику. Что было делать? Единственный исход! Надо было сбрить к черту всю эту мазню. Я сказал коротко: — Режьте… Но он запротестовал: — Ах, нет, не надо!.. Такая хорошая бородка вышла! Жалко. Я повторил мрачно: — Режьте все… — И усы? — И усы… Нельзя ж было оставить лиловые усы…» [478] А вот что читаем у Ильфа и Петрова: «Ипполит Матвеевич отряхнул с себя мерзкие клочья, бывшие так недавно красивыми сединами, умылся и, ощущая на всей голове сильное жжение, в сотый раз сегодня уставился в зеркало. То, что он увидел, ему неожиданно понравилось. На него смотрело искаженное страданиями, но довольно юное лицо актера без ангажемента». В этом месте все молодые советские читатели улыбались или смеялись, бывший предводитель дворянства действительно был несуразен и смешон. Что можно добавить к этому? Было веселое и еще полное иллюзий время нэпа, советские люди (почти по Марксу), смеясь, расставались с прошлым. В конце путешествия Шульгину сообщили о том, что его сына не удалось разыскать. Как мы знаем, к тому времени он уже умер. Тогда же Василий Витальевич спросил, как он может отблагодарить коллег за участие, и они предложили ему написать книгу обо всем увиденном. Он долго колебался, не желая навредить им, но ему посоветовали предварительно прислать рукопись на просмотр в Москву. Тогда он согласился. Одобренное руководством Объединенного государственного политического управления (ОГПУ) произведение Шульгина «Три столицы» было издано в Берлине и Париже, увенчав чекистскую операцию. Сам факт успешно осуществленного путешествия укрепил авторитет «Треста», а Шульгин стал героем в глазах эмигрантов. |