Книга Его глазами, страница 40 – Эллиот Рузвельт

Большим удобством для отца было также расположение комнат: его комнаты выходили прямо в зал посольства, где должны были происходить все пленарные заседания конференции.

* * *

Мне удалось увидеть отца лишь в двенадцатом часу утра; только тут я узнал, что мое опоздание его встревожило.

— Разве ты мало занят в связи со встречей со Сталиным и другими делами, чтобы волноваться еще из-за моего опоздания?

— Что же случилось? Мы запросили Палестину…

Дело в том, что первоначально Эйзенхауэр собирался совершить двухдневную экскурсию по Палестине, и лишь после отъезда отца решил вместо этого отправиться в Луксор.

— Прости меня, папа. Если бы мы имели возможность связаться с вами по радио…

— И особенно после того, как англичане рассказали нам о судьбе людей, совершающих вынужденные посадки в Аравии, — добавил он.

Я спросил у отца, не занят ли он и не следует ли мне сейчас убраться.

— У меня нет никаких дел, только несколько писем из Вашингтона, ответил он. — Посиди со мной.

Мы находились в его гостиной — простой, удобной, хорошо обставленной комнате на первом этаже. Окна ее выходили на территорию посольства с ее живописными цветущими садами. Я сел на кушетку рядом с отцом. Несмотря на усталость от долгого ночного полета, я был возбужден и очень хотел узнать, как обстоят дела. Встреча, над организацией которой отец свыше года работал в это тяжелое, кровавое время, теперь должна была состояться.

— Какой он, папа? Или ты его еще не видел?

— Дядю Джо? Как же, я видел его. В субботу я хотел пригласить его на обед, но он ответил, что очень устал. Вчера под вечер, когда я приехал сюда, он зашел ко мне.

— Прямо сюда?

Отец рассмеялся.

— Маршал сидел вот здесь, на этой кушетке, Эллиот, как раз на том месте, где сейчас сидишь ты.

— А премьер-министр?

— На первый раз были только я и Дядя Джо. Ну и его переводчик Павлов, разумеется.

Я спросил отца, не присутствовал ли при этом и эксперт государственного департамента по русским делам Чарльз Болен.

— Знаешь, — улыбнулся отец, — мне советовали пригласить его. Но я рассудил, что Сталин воспримет отсутствие нашего переводчика как свидетельство того, что я доверяю ему и не питаю никаких подозрений. И к тому же, по существу говоря, это намного упрощает дело и экономит время.

Я кивнул в знак согласия. Это было действительно правильное решение, даже если бы Сталин и относился к англичанам и американцам без всяких подозрений. Оно должно было создать неофициальную, не стесненную дипломатическим этикетом атмосферу дружбы и сердечного союза.

— О чем вы говорили? — спросил я. — Или это государственная тайна?

— Вовсе нет, — возразил отец. — Разговор проходил большей частью в таком духе: «Как вам понравилось ваше помещение?», «Я вам очень благодарен за то, что вы предоставили мне этот дом», «Что нового на Восточном фронте?» (Кстати, оттуда поступают прекрасные новости. Сталин очень доволен; он надеется, что еще до того, как мы отсюда разъедемся, Красная Армия перейдет границу Польши.) В общем, вот такой разговор. У меня и не было особенного желания сразу же приступить к делу.

— Прощупывали друг друга, так что ли?

Отец нахмурился:

— Я бы выразился не так.

— Я пошутил, — поправился я.

— Мы знакомились друг с другом, выясняли, что мы за люди.

— Что же он за человек?

— Как тебе сказать… У него густой низкий голос, он говорит неспеша, кажется очень уверенным в себе, нетороплив — в общем, производит сильное впечатление.

— Он тебе понравился?

Отец решительно кивнул головой.

Сталин пробыл у него всего несколько минут, затем явился с официальным визитом министр иностранных дел Молотов, а в 4 часа состоялось первое пленарное заседание «Большой тройки». Англичане снова были представлены лучше всех. У них было восемь делегатов во главе, разумеется, с Черчиллем. Американских представителей было семеро: отец, Гопкинс, Леги, Кинг, генерал-майор Дин (наш военный атташе в Москве), капитан Ройал и Болен; в меньшинстве оказались русские: Сталин, Молотов, Ворошилов, один секретарь и переводчик Сталина Павлов.

— Сталину показали наш план операции «Оверлорд», — сказал отец с улыбкой. — Он взглянул на него, задал один-два вопроса и затем прямо спросил: «Когда?»

Я заметил, что это заседание было, вероятно, очень интересным, и спросил, где были в это время Маршалл и Арнольд. Оказалось, что они перепутали программу дня и предприняли поездку на машине по Тегерану.

— Я уверен, что мы со Сталиным поладим, — сказал отец. — В ближайшие дни будет ликвидировано немало недоразумений и подозрений прошлого, надеюсь, раз и навсегда. Что же касается Дяди Джо и Уинстона…

— Не так гладко, что ли?

— Здесь мне придется основательно потрудиться. Они так непохожи друг на друга. Такая разница во взглядах, в темпераментах…

Отец рассказал мне об обеде, который он дал накануне в честь Сталина, Черчилля и высших дипломатических советников, и о том, как после обеда они просидели до 11 часов, осторожно и неторопливо беседуя о политике. При этом необходимость в переводе оказалась незначительной помехой; зато очень серьезной помехой была диаметральная противоположность взглядов Сталина и Черчилля.

Отцу показалось забавным, что в одном отношении Черчилль реагировал на присутствие маршала Сталина, как самый обыкновенный смертный: хотя в Касабланке Черчилль обычно носил синий в полоску костюм, а в Каире, как правило, белый летний, в Тегеране, увидев маршала Сталина в военном мундире, Черчилль тоже надел свой мундир высшего офицера Королевских воздушных сил.

Я полюбопытствовал, какие именно политические вопросы обсуждались после обеда.

— Мы говорили обо всем, что нам приходило на ум, — ответил отец. — Он перечислил темы беседы: послевоенная организация мира, организация трех государств, которые должны будут поддерживать мир, точная договоренность насчет того, что мир до такой степени зависит от единства действий этих трех государств, что в важных вопросах отрицательная позиция хотя бы одного из них должна будет налагать вето на спорное предложение в целом. Отец сказал, что вопрос о праве вето подлежит еще тщательному обсуждению, но, что, вообще говоря, он поддерживает этот принцип, учитывая бесспорную необходимость сохранения единства «Тройки» в будущем.

— Мы пришли к согласию относительно того, — добавил он, — что в случае необходимости мир надо будет поддерживать даже силой. Главное для нас договориться о том, что будет являться в послевоенном мире зоной общей безопасности для каждой из наших стран. Эта работа еще впереди, но мы уже приступили к ней.

Секретарь отца лейтенант Ригдон просунул голову в дверь и напомнил об ожидавшей просмотра вашингтонской почте. Я направился к выходу, но отец вернул меня.