Онлайн книга «Природа зверя»
Гамаш помнил тот миг очень отчетливо. Когда Майкл Розенблатт встал перед ним и пистолет оказался направлен в его грудь, у Гамаша возникло твердое впечатление, что Розенблатту не грозит ни малейшая опасность. В ту долю секунды, когда пламя охватывало чертежи, Делорм должен был стрелять. Но он не выстрелил. Убить Гамаша и Бовуара ради чертежей, которые все равно уже не спасти, означало оказаться в международном розыске. И потому профессор Розенблатт сделал единственно возможную вещь. Он встал под дуло пистолета, для того чтобы спасти не Гамаша и Бовуара, а ситуацию. – Вы думаете, Розенблатт – один из них? Агент КСРБ? Или что-то в этом роде? – Что-то в этом роде, – ответил Гамаш. Он не считал Майкла Розенблатта убийцей, хотя и полагал, что тот способен на убийство. Но он почти не сомневался, что Розенблатт знал Мэри Фрейзер и Шона Делорма гораздо лучше, чем это могло показаться. В конечном счете, кто вызвал их в Три Сосны? Кто сообщил им о найденном «Проекте „Вавилон“»? Именно об этом Гамаш и сказал отставному ученому, когда они расстались на террасе. И предупредил, что будет наблюдать за ним. – Вы все еще думаете, что я замешан в этом? – спросил его Розенблатт. – Я думаю, вы знаете гораздо больше, чем говорите. Розенблатт внимательно посмотрел на него: – Мы по одну сторону, Арман. Вы должны мне верить. – Вы клянетесь? – спросил Гамаш. – Жизнью внука? Профессор Розенблатт улыбнулся, и Гамаш услышал его согласный смешок: – Клянусь. Но потом шутливый момент прошел. – Вы должны знать, – сказал Розенблатт. – Часы не остановились. Просто произошла перезагрузка. Арман Гамаш провожал его взглядом и думал, что видит корень всех зол. Из которого произросли Мэри Фрейзер, Шон Делорм и Джон Флеминг. Жан Ги и Арман молча шли вокруг деревенского луга, дыша прохладным, свежим осенним воздухом. – Профессору Розенблатту ничто не грозило, когда он встал перед дулом пистолета, опасность грозила вам, patron. – Бовуар остановился и повернулся к тестю. – Спасибо. – Не каждый решился бы сжечь те чертежи, mon vieux. Ничего прекраснее я в жизни не видел. А я – человек, который видел «Manneken Pis». У Бовуара вырвался смешок и еще какой-то неясный звук, который он сразу заглушил. – Ты храбрый человек в храброй стране, Жан Ги. Такой замечательный человек должен передать отвагу своим детям. Дальше они шли молча; со стороны Гамаша молчание было выбором, со стороны Жана Ги – необходимостью, потому что он пока не мог говорить. – Merci, – произнес он наконец. И снова наступило молчание. Когда они проходили мимо гостиницы, Гамаш увидел в окне тень. Пожилой человек готовился ко сну, в котором ему, вероятно, будут сниться дети, внуки и друзья. Теплый камин, хорошая книга, тихий разговор. Жизнь, которая могла бы у него быть. На следующее утро к канадско-американской границе близ пропускного пункта Ричмонд со стороны Канады подъехал темный полицейский фургон. Мужчина и женщина в форме Военно-юридической службы США стояли по другую сторону шлагбаума вместе с офицерами военной полиции. В ожидании. Фургон остановился в двадцати метрах от шлагбаума, водитель не выключил двигателя. Дверь фургона откатилась, и из него выскочил крупный, крепкий человек с растрепанными седыми волосами. Он развернулся и протянул руку, помогая выйти пожилой женщине, а за ней – высокому пожилому человеку. Они пошли по бокам Ала Лепажа размеренным шагом, с мрачными лицами. Возвращая человека. Завершая начатое. Шлагбаум поднялся, но, прежде чем Ал пересек границу, Рут остановила его. – Прости, – сказала она. – Это я послала к тебе Джона Флеминга. – Я знаю. – Нет, не знаешь. Я испугалась, когда его увидела. Хотела избавиться как можно скорее. Я отдала ему тебя, чтобы спастись самой. Ал Лепаж посмотрел на Рут Зардо: – Я бы тоже мог отправить его к кому-нибудь. Вот в чем разница между нами. Ты увидела зло и не пожелала иметь с ним ничего общего. А я пригласил его в дом. Ал кинул взгляд на ожидающих его людей. Потом повернулся к мужчине и женщине, которые когда-то спасли его. Он пожал руку месье Беливо, посмотрел на Рут. – Можно? – спросил он и, когда она кивнула, поцеловал ее в щеку. – Я не имею права просить об этом, но, пожалуйста, присмотрите за Ивлин. Она ничего не знала. После этого он перешагнул через границу и снова стал Фредериком Лоусоном. Тем утром, прежде чем ехать с Алом Лепажем к границе, Рут нужно было сделать одно дело. Она взяла Розу и направилась в коттедж к Кларе. Войдя, она обнаружила Клару на том месте, где и предполагала ее найти, – у мольберта. Рут расположилась на просиженном пружинном диване, от которого пахло банановой кожурой и огрызками яблок, и посмотрела на Клару, уставившуюся на портрет Питера. – Но кто тебя обидел так, что ран не залечить? – продекламировала Рут. – Строка из твоего стихотворения, – сказала Клара. Она повернулась на табуретке и посмотрела на Рут. – Я спрашивала тебя, Клара: кто тебя обидел так? – Рут показала на мольберт. – Чего ты ждешь? – Жду? – переспросила Клара. – Ничего. – Тогда что тебя заело? Ты как персонажи из этой чертовой пьесы. Ждешь, что кто-то или что-то тебя спасет? Ждешь, чтобы Питер сказал тебе, что ты можешь продолжать жить дальше? Ты ищешь молоко не в том месте. – Я просто хочу рисовать, – сказала Клара. – Я не хочу, чтобы меня спасали, чтобы меня прощали. Я даже молока не хочу. Хочу рисовать. Рут с трудом поднялась с дивана: – Я тоже хотела. – Чего ты хотела? – спросила Клара. – Ответа на этот вопрос. Все те годы, что я не могла писать стихов, я винила Джона Флеминга. Но я ошибалась. Клара проводила взглядом Рут и Розу, покинувших ее дом. Она понятия не имела, о чем тут говорила безумная старуха. Но через некоторое время в голове у нее, сидящей перед незаконченным полотном, стало проясняться. Кто мог так ее обидеть? Кто знал ее слабости, недостатки? Кто сделал так, что сердце ее обливалось кровью? Клара посмотрела на портрет Питера. – Извини, – сказала она, глядя в его неоформленное лицо. – Прости меня. Она осторожно поставила портрет к стене и взяла новый холст. Она поняла, что держало ее. Она пыталась написать не тот портрет. Пыталась покаяться, искупить свою вину картиной. |