Онлайн книга «Природа зверя»
Лакост посмотрела на фотографию на экране. Генерал был прав. В буквальном смысле. Они откопали некое доисторическое животное. Но почему его спрятали? И кто, черт возьми, его создал? Для каких целей? И почему сохранить эту тайну было так важно, что ради этого пришлось убить Лорана? – Давайте-ка я подумаю, а после свяжусь с вами, – сказал генерал. – Дело, как вы понимаете, секретное, – напомнила Лакост. – Да, понимаю. Сделаю, что смогу. Лакост поблагодарила его и повесила трубку. Кое о чем она ему не сказала. О рисунке на лафете орудия. Изабель Лакост заставила себя успокоиться, жалея, что в здании старого вокзала так темно, тихо и одиноко, потом кликнула по следующей фотографии и стала разглядывать крылатого монстра. Даже на фотографии, даже на расстоянии он производил сильное впечатление. Впечатление ужаса. Она смотрела на монстра и спрашивала себя, почему не сказала командиру базы в Валькартье о монстре с семью змеиными головами. Может быть, потому, что вспомнила мальчика, вбегающего в бистро с историей про громадную пушку. Как и говорил Гамаш, если бы Лоран ограничился рассказом только про пушку, они, возможно – всего лишь возможно, – поверили бы ему. Но он в своем рассказе зашел слишком далеко, и его история стала невероятной. Лакост знала, что генерал Ланжелье почти наверняка не оценил в полной мере размеры орудия. Ни одна фотография не могла их передать, даже притом что для масштаба рядом с орудием поставили агента. И она подозревала, что крылатый монстр не вызвал бы доверия у генерала. Изабель Лакост разглядывала изображение на лафете. Она не могла не признать, что поверить в такое невозможно. Жан Ги Бовуар распаковал сумку, повесил рубашки и брюки в стенной шкаф, нижнее белье уложил в сосновый комод, а туалетные принадлежности отнес в просторную ванную. Он договорился с Габри о номерах в гостинице для Лакост и для себя на такой срок, какого потребует расследование. Габри дал ему тот же номер, в котором Бовуар уже не раз останавливался, – с большой кроватью, крахмальным бельем и теплым пуховым одеялом. С полом из широких сосновых досок и с восточными ковриками. Жан Ги отдернул занавеси и увидел свет в окне старого вокзала. Оперативный штаб был оборудован. Собранные улики отправлены в лабораторию в Монреале. Местное отделение полиции согласилось выделить охрану для громадной пушки, хотя качество присланных агентов вызывало сомнения. – Только что из академии, – заметила Изабель Лакост. – Научатся. – Может быть. – Мы когда-то тоже были такими. – Такими мы никогда не были, – возразил Бовуар. – Не так уж трудно сопоставить факты, Изабель. Они учились в академии три года. А значит, эти двое и все остальные на их курсе поступили на учебу в самый разгар той эпидемии. – Думаешь, и на них порчу навели? – Я подозреваю, что в то время набор курсантов проводился по особым критериям, – ответил Бовуар. «А теперь мы имеем целый выпуск таких полицейских, – подумал он, открывая окно и ощущая холодный ветерок. – Несколько выпусков. Теперь они повсюду в Квебекской полиции. Повсюду в лесу». Следствием этого безобразия была в лучшем случае некомпетентность, а в худшем – готовность агентов продать честь мундира. Бовуар взял Библию, которую нашел на книжной полке в номере, пролистал, нашел Книгу Екклесиаста. Его заинтересовали строки из песни Пита Сигера. В окне он увидел свет, горящий в доме Гамаша, и представил его и Рейн-Мари у камина за чтением. «Всему свое время», – прочел он. В доме Клары по другую сторону деревенского луга тоже горел одинокий огонек. «Время сетовать, и время плясать». Жан Ги увидел три высоких ствола сосен, которые чуть покачивались на осеннем ветерке. Увидел, как из бистро вышли две темные фигуры. Одна высокая, сутулая. Вторая, с тростью, прижимала что-то к груди другой рукой. Две фигуры прошествовали по деревенскому лугу мимо скамьи, мимо пруда, мимо трех сосен. Жан Ги увидел, как месье Беливо проводил Рут до двери. А потом сделал нечто неслыханное: вошел в ее дом. Время было позднее, но Бовуар не чувствовал усталости. «Время молчать, и время говорить». Он позвонил домой и поговорил с Анни. Они обсудили покупку какого-нибудь дома с двориком близ школы и парка. Потом рассказали друг другу о прошедшем дне. Он лежал на знакомой кровати в гостинице, думая о том, что она лежит на их кровати, болтая ногами. У Анни был сонный голос, и Бовуар неохотно пожелал ей bonne nuit [25] и повесил трубку. «Время рождаться, и время умирать». Его рука задержалась на трубке, и он задумался о Лоране. И о Лепажах. И о том, что чувствует человек, потерявший ребенка. Бовуар надел халат, спустился по лестнице и подсоединил ноутбук к телефонной линии. Он все еще сидел внизу, когда в бистро погас свет и пришли Оливье и Габри. Он все еще сидел там, когда все дома в Трех Соснах погрузились в темноту и вся деревня уснула. Жан Ги сидел там, на его лице мелькали блики монитора. Наконец он нашел то, что искал. И только тогда он откинулся на спинку стула, уставший, с затекшей спиной. Глядя на имя, которое его поиск выудил из глубокой норы. Он позвонил и оставил послание на автоответчике, потом поднялся в свой номер и забрался под одеяло. И уснул. Свернувшись вокруг плюшевого львенка, которого брал с собой, если знал, что не приедет ночевать домой. «Время войне, и время миру». – Гостиница, – ответил по телефону певучий голос. – Bonjour. Моя фамилия Розенблатт. Майкл Розенблатт. – Вы хотите забронировать номер? – Нет, вы мне звонили. Что-то по поводу ракет. Розенблатт услышал смех. – Извините, – ответил человек. – Вы, вероятно, ошиблись номером. Здесь гостиница. Никаких ракет у нас нет. Даже ракеток нет. Майкл Розенблатт уже понял это. – Désolé [26], – сказал он. – Наверное, я неправильно набрал номер. Он повесил трубку, проверил номер, покачал головой и вернулся к тому, от чего оторвался, – к приготовлению завтрака. Утренний звонок с кафедры в Университете Макгилла был какой-то невнятный. Что-то о послании, полученном предыдущей ночью, и о каких-то старых ракетах. Когда полчаса спустя зазвонил телефон, он поднял трубку и услышал незнакомый голос. |