Онлайн книга «Брат мой Каин»
|
– Зря вы так, – беспечно сказал, копаясь в бороде. – Я из вас, милочка, за три дня сетевую звезду сделал. – Кого? – Я подавила желание плюнуть ему в лицо – «милочка», сукин сын. – Принцессу Интернета. Вы себе и представить не можете своей всемирной славы… Он, дурачась, тихо засмеялся высоким тенорком. – Ну нет так нет! – нетерпеливо встрял Мирзоев. – Все! Решили! Но имейте в виду: запись пилотного репортажа через три часа. Вас отвезут в Зимний и к пяти доставят обратно. Вопросы? Он вздернул руку, строго посмотрел на часы. Я пожала плечами. Бархотенко продолжал скалиться и звучно скрести свою бороду. С Зиной мы спустились в столовую. – Знаменитые буфеты Эрмитажа. Прошу! – Она пропустила меня в зал. – Душевная атмосфера и диетическое питание. Отчего-то тут воняло сырой собачьей шерстью. Драный линолеум, тюремная краска на стенах, дохлые лампы под потолком. В подвальном помещении столовой, душном и одновременно промозглом, заставленном алюминиевыми столами и стульями, едоков было немного. В дальнем углу, за сдвоенным столом, обедала группа детей. Обритые под ноль, в одинаково серых одежках, они напоминали экскурсантов из сиротского дома. Класс пятый. С ними сидела блеклая тетка в тугом платке. Зина махнула ей ладошкой, та в ответ едва кивнула. – Из приюта? – спросила я, выбирая поднос почище. – Местные! – отчего-то зло фыркнула Зина. – Проходи к раздаче, вон очко. Мы подошли к окну, я поставила свой поднос. Красные руки неопределенного пола (голова скрывалась за верхней рамой амбразуры окна) литровым половником шмякнули в мою миску какой-то бурой еды, похожей на речной песок. Кинули ломоть черного хлеба. – Рагу «Петергоф», – Зина, гремя стулом, уселась напротив. – Кушайте, ваша светлость, кушайте. – Само понятие «рагу» подразумевает… – начала я, но продолжать мне стало лень. – Зина, а зачем ты здесь? – За рагу «Петергоф». – Нет, серьезно. Я воткнула алюминиевую ложку в свое месиво. Похоже, это была дробленая гречка. Греча. – Какого черта ты делаешь с этими… – Я запнулась, пытаясь найти слово. – С этими… – Выродками? – подсказала она. – Маньяками? Подонками? Зина подалась вперед. – А ты знаешь, – она сказала вкрадчиво, – я ведь могу тебя пристрелить в любую минуту. Прямо здесь могу. Вот сейчас. В этой столовке. Я слушала, не перебивая. – Меня Сильвио к тебе приставил. Так и сказал: если что… Я вообще у него на особом счету. – А-а, особа, приближенная к императорскому телу… – Да, приближенная! Да, фаворитка! – Она стиснула ложку в кулаке, выставила как нож. – Тебе, должно быть, любопытно, сплю ли я с ним? Да? Да? – Перестань… Я протянула руку через стол, она зло дернулась, оттолкнула мою руку. – Ведь любопытно? Да? – крикнула она. Две тетки за соседним столом, похожие на вахтерш, обернулись. – Нет! – отрезала я. – Он засыпал, а я рыдала! Зажав рот… От унижения рыдала. От желания уничтожить его. Раздавить! Убить! Вот так… Вот так! Она с силой ткнула себя ложкой в грудь. Алюминиевая ложка согнулась. Зина швырнула ее на стол. – Не злость – мощнее! Не ненависть – глубже. Страсть! Сумасшедшая страсть. Мне казалось, я вся состою из этой бешеной страсти, – Зина вперилась в меня взглядом. – А ты когда-нибудь отдавалась мужику, которого тебе хотелось убить? Нет, не просто мерзавцу или подонку, нет! Воплощению всего, что ты ненавидишь? Всей гадости на свете? Я подумала о своей бабушке. Зина взяла ложку, начала выпрямлять. – Ты знаешь, а ведь Сильвио уверен, что это я выдала Ольгу Гриневу. И всех остальных. И Димку, и Незлобина. И Золотову с Кириллом. – Кто это? – спросила я, на ходу поняв, что речь идет о казненных на площади. – Конечно, конечно, – разглядывая ложку, сказала она. – Можно застрелиться… Или как Золотова – вены, если страшно пулей. Можно. И не страшно. Знаешь, сколько раз я… Сколько раз… Вот это я знала. Отлично знала. От детского стола к нам подошла девочка. Я узнала Катю. На меня она даже не взглянула. – Зина, отчего ты не приходишь к нам? – Катюша, – улыбнулась та. – Видишь, дела. – Не езди с этой, – девочка, не глядя, кивнула в мою сторону, – там будет плохо. – Как плохо? – Очень плохо. Эту (кивок на меня) убьют там. И всех убьют там. Ты не езди, пожалуйста. – Я не могу, Катюша. Мне нужно туда поехать. Нужно. Девочка задумалась. Она скуксилась и очень по-детски пробормотала: – Мы без тебя в Яблочный Рай не поедем. Тогда я заметила, что у нее, у этой Катюши, светлые, почти сиреневые глаза и что она гладит Зину по плечу, точно та ей очень дорога. – Катюша, – Зина притянула девочку к себе. – Вы поедете в Яблочный Рай. Со мной или без меня. Я – хлам. Мусор. Я не имею значения. И ты это знаешь. – Что такое Яблочный Рай? На мой вопрос никто не ответил. Девочка пристально вглядывалась в лицо Зины, смотрела жадно, точно пыталась там что-то прочитать. – Тебя ранили. Почему ты не пришла к нам? – Ерунда. Царапина. Само заживет. – Не заживет. Дай сюда. Зина вытянула больную руку, поморщилась. – Видишь, – ехидно сказала девочка. – Само заживет. Она положила маленькую белую кисть на предплечье, там, где была рана. Зина снова поморщилась. – Заживет… – повторила Катюша. – Как там Самсон? – спросила Зина. – Не мешай! – оборвала ее девочка. Пахнуло чем-то свежим, будто сквозняк донес откуда-то запах скошенного луга. Июньского солнечного утра и сочной травы. Катюша глубоко вздохнула, по-взрослому. – Он кот, что ему. Мыша поймал вчера, голову отгрыз, а туловище мне принес. С хвостом. Длинным таким… – Фу, гадость. – Вот и я ему – гадость. А он гордый и мурлычет. Кот, одним словом. Катюша ушла. Мы сидели с Зиной напротив друг друга и молчали. Потом Зина сняла с шеи платок, на котором висела простреленная рука. – Что это было? – спросила я. Зина пожала плечами. Скомкала платок, сунула в карман. – Как? – спросила она. – Как ты это сделаешь? Ведь Мерзаев будет тебя записывать. Не прямой эфир – Мерзаев тоже не дурак. – Думаю. – Одной вакуумной бомбы хватит. Но как? Как координаты сообщить? |