
Онлайн книга «Брат мой Каин»
Сильвестров приподнял руку, выставил вверх указательный палец. Мирзоев остановил видео, подбежал к креслу. – Да? – спросил снизу. – Фуфло, – отчетливо буркнул Сильвестров. – Фуфло это все. – Но Глеб, – Мирзоев занервничал, – Глеб, мы прогоняли через фокус-группы, очень неплохие, очень… – Какие, нахер, фокус-группы? – Сильвестров подался к нему. – Ты что, нью-йоркских домохозяек опрашивал? Ты кому арапа заправляешь, зайка? Мне?! В подвале стало тихо. Мирзоевская команда замерла, лица застыли – с такими лицами знатоки слушают Вагнера. – Мне любопытно, это ты меня за идиота держишь, – Сильвио выпрямился в кресле, – или ты сам идиот? Он не повышал голоса, но даже операторы в дальних углах огромного зала слышали его. Привстав и вытянув шеи. – «Кулак Сатаны», – мрачно сказал он. – Центр управления концом света. Генштаб Армагеддона. Страх и ужас двадцать первого века… Сильвио замолчал, точно задумался. Откуда-то, из параллельной вселенной, скорее всего, долетела песня – фальшивый женский голос выводил цыганский романс про наш костер. – И ты хочешь вот этим мультиком, – Сильвестров ткнул в пустой экран, – напугать весь мир… Вот этой доморощенной анимацией… Он поднялся, выпрямился. Мирзоев безвольно качнулся вперед, мне вдруг показалось, что он сейчас припадет к ногам Сильвио, начнет целовать его ботинки. А Сильвио пнет его, оттолкнет. Ничего этого не случилось, увы. – У нас всего один шанс. Всего одна попытка. Мы должны так напугать их… так… – Сильвестров сжал кулак. – Мир должен остановиться. В ужасе застыть… Как тогда, в сентябре, когда башни рухнули… Шок! Вот что мне нужно! Шок! Брезгливо взглянув на Мирзоева, добавил: – А не мультики, – повернувшись к охране, вежливо попросил: – Придушите его. Прямо тут. Мирзоев замер, его лицо в одно мгновение стало лимонно-желтым. Оно не выражало ничего, как гипсовая посмертная маска. Маска мертвеца. Два охранника, деловито и без суеты, принялись душить Мирзоева: один обхватил его сзади и приподнял, другой сдавил горло. Клещи огромных рук смяли шею, как тряпку. Мирзоев из лимонного стал пунцовым, даже кисти беспомощных рук стали цвета спелой малины. Экзекуция проходила в полной тишине. Сильвестров внимательно, с каким-то особенным, почти детским, любопытством вглядывался в лицо задыхающегося. – Прекратить! – неожиданно звонко гаркнул он. Охранники отпустили Мирзоева, тот беспомощно рухнул на пол. Открыл глаза и сел. Раскачиваясь, будто пьяный, он попытался подняться, но руки подламывались. Ноги тоже не слушались. Он все пытался и пытался, но только скреб сапогами по бетону, как сломанная заводная игрушка. Сильвестров наблюдал, ухмыляясь чуть брезгливо, но в целом, похоже, благосклонно. Мирзоеву удалось встать на четвереньки. – Поди, лапуля, сюда, – ласковой рукой поманил его Сильвестров. – Поди-поди, не бойся… Мирзоев поднялся, шатаясь пошел к ящикам. За ним тянулся мокрый след, сзади на штанах Мирзоева расплывалось темное пятно. – Ну вот видишь, – ласково сказал Сильвестров и наклонился. – Видишь? Вот что такое шок. Теперь ты понял, что нам нужно? Мирзоева качнуло, он ухватился за ногу Сильвио. – Прости… – просипел он. – Прости, Глеб… Я… я… – Да уж… Ты… – Сильвио присел на корточки и, будто оправдываясь, сказал: – А то ведь ты вон вырядился в малиновый камзол, как медведь в цирке, галуны золотые… Ну что это такое, а? Штаны-галифе. Сапоги лаковые… Мультики мне показываешь… – Прости… – Да уж… – Прости! – Да ладно. Иди уж. Мирзоев послушно развернулся и пошел. Сильвестров, сидя на карачках, вытащил из кармана пальто револьвер и выстрелил Мирзоеву в затылок. Тот упал. В зале кто-то вскрикнул. – Кто кричал? – заорал Сильвестров, вставая. – Кто?! К нему подвели некрасивую тетку в военной форме и домашних тапочках. – Ты? – спросил ее Сильвио, тыкая револьвером. – Это ты кричала? – Да, – выдавила тетка. – Почему? – Испугалась… – Испугалась? – Сильвио тихо засмеялся. – Чего ты испугалась? Разве ты в чем-то провинилась? – Нет, – промямлила она, не отводя взгляда от пистолета. – Ну так и нечего пугаться тогда. – Сильвио сунул револьвер в карман, запахнул пальто и плюхнулся в кресло. Закинул ногу на ногу, оглядел зал. – А кто эту анимацию делал? Савушкин выполз из-за стола. Сутулясь привстал, поднял руку, как школьник. – Я делал… – Молодец, – похвалил неожиданно Сильвестров. – Профессионально. Испуганно улыбаясь, купидон зарделся. Расцветая румянцем, он несколько раз боднул головой, наверное в знак благодарности. – Вот что, – продолжил Сильвио. – Слушай внимательно! Вместо Нью-Йорка – остров… допустим, что-то адриатическое. Греко-итальянское… Лазурное море, белые чайки. Залив, пристань с яхтами. Все общим планом, панорама, никаких зумов, понимаешь? Тот боднул головой. – Идиллия… – Сильвио плавной рукой изобразил идиллию. – Золотистый песок пляжа, нарядные зонтики – цвета неба. Уютные домики под черепицей карабкаются на гору, на макушке древняя крепость – башня с часами, стены в диком винограде, что еще? Ну, пара кипарисов… Да, еще вот: не палец, на кнопку – пусть кулак давит. Ясно? Вот так! Сильвестров с размаху саданул кулаком в поручень кресла. – Вот так… Он потер кулак и добавил: – И чтоб через час ролик был готов! Будем выходить в прямой эфир. Дать анонсы прямо сейчас! 37 Мы сидели в кабинете Мирзоева, тут еще воняло его приторным бабским одеколоном. Знание, что хозяин кабинета мертв, придавало аромату сирени почти кладбищенскую тошнотворность. Впрочем, Сильвестрова никакие запахи явно не смущали – он сочно грыз яблоко, большое темно-красное яблоко. Этот сорт в Калифорнии называется просто – «вкусное красное». – Про Зину знала? – Он вытер сок с подбородка. – Знала-знала. Конечно, знала. Никому нельзя доверять. Ни-ко-му… Если бы человека нужно было описать как зоологический тип, то он именовался бы «лживое животное». Ложь – наш основной признак. Наше главное отличие. Человек – продукт лжи. Я пожала плечами. Разглядывала фотографии на стене. Какие-то красивые мужчины, похожие на регбистов в маскарадных одеждах. Такие лапочки. – И куда – тоже не знаешь? Я снова пожала плечами. Наверное, они уже там. Доплыли. Яблочный Рай… Интересно, какая скорость у речного трамвая? Километров сорок? Может, пятьдесят. |