Книга Трагедия Цусимы, страница 136 – Владимир Семенов

— Ваше превосходительство! — крикнул я. — Пришел миноносец! Надо перебираться!

— Приведите Филипповского… — глухо ответил адмирал, не меняя положения…

Адмирал, видимо, собирался вести эскадру, перебравшись на другой корабль, и потому требовал флагманского штурмана, ответственного за счисление и следящего за безопасностью маневрирования.

— Его сейчас приведут! За ним пошли! Адмирал только отрицательно покачал головой…

Я не настаивал, так как раньше, чем выводить адмирала, надо было позаботиться о средствах для переправы.

В компании с Курселем, боцманом и еще двумя-тремя матросами достали из верхней батареи несколько полу обгорелых коек, какой-то конец (Во флоте говорят «конец», а не «веревка») и начали из этого материала вязать нечто вроде плота, на котором рассчитывали спустить адмирала на воду и так передать на миноносец. Рискованно, но другого выхода не было.

Плот готов. Кстати, пришел и Филипповский. Я бросился к башне.

— Ваше превосходительство! Выходите! Филипповский здесь!

Адмирал молча смотрел на нас, покачивая головой… Не то — соглашался, не то — нет… Положение было затруднительное…

— Что вы разглядываете! — вдруг закричал Курсель. — Берите его! Видите, он совсем раненный!

И словно все только и ждали этого крика, этого толчка… Все сразу заговорили, заторопились… Несколько человек пролезло в башню… Адмирала схватили под руки, подняли… но едва он ступил на левую ногу, как застонал и окончательно лишился сознания. Это было и лучше.

— Тащи! Тащи смелей! Легче, черти! На бок! На бок ворочай! Стой — трещит! Чего трещит — тужурка трещит! Тащи! — раздавались кругом суетливые голоса.

Адмирала с большими усилиями, разорвав на нем платье, протащили сквозь узкое отверстие заклиненной двери на кормовой срез и уж хотели подвязывать к плоту, когда Коломей цев сделал то, что можно сделать только раз в жизни, только по вдохновению… Сухопутные читатели, конечно, не смогут представить себе весь риск маневра, но морякам оно должно быть понятно. Он пристал к наветренному борту искалеченного броненосца с его повисшими, исковерканными пушечными полупортиками, торчащими враздрай орудиями и перебитыми стрелами сетевого ограждения…(Подойти с подветра не было никакой возможности — туда несло весь дым и все пламя пожара) Мотаясь на волне, миноносец то поднимался своей палубой почти в уровень со срезом, то уходил далеко вниз, то отбрасывался от броненосца, то стремительно размахивался в его сторону, каждое мгновение рискуя пропороть свой тонкий борт о любой выступ неподвижной громады.

Адмирала поспешно протащили на руках с кормового на носовой срез узким проходом между башней и раскаленным бортом верхней батареи и отсюда по спинам людей, стоявших на откинутом полупортике и цеплявшихся по борту, спустили, почти сбросили на миноносец, выбрав момент, когда этот последний поднялся на волне и мотнулся в нашу сторону.

— Ура! Адмирал на миноносце! Ура! — закричал Курсель, махая фуражкой…

— Ура! — загремело кругом.

Как я, с моими порчеными ногами, попал на миноносец — не помню… Помню только, как, лежа на горячем кожухе между трубами, смотрел, не отрывая глаз, на «Суворов»…

Это были мгновения, которые уже никогда не изглаживаются из памяти…

Миноносец у борта «Суворова» подвергался опасности не только разбиться. Как «Суворов», так и «Камчатка» все еще энергично расстреливались японцами; на миноносце уже были и убитые и раненные осколками, а один удачный снаряд каждое мгновение мог пустить его ко дну…

— Отваливайте скорее! — кричал со среза Курсель…

— Не теряйте минуты! Отваливайте! Не утопите адмирала! — ревел Богданов, перевесившись за борт и грозя кулаком Коломейцеву…

— Отваливай! отваливай! — вторила ему, махая фуражками, команда, вылезшая на срез, выглядывавшая из портов батареи…

Выбрав момент, когда миноносец откинуло от борта, Коломейцев дал задний ход…

Прощальное «ура!» неслось с «Суворова»…

Я сказал — с «Суворова»… Но кто бы узнал в этой искалеченной громаде, окутанной дымом и пламенем пожара, недавно грозный броненосец…

Грот-мачта была сбита на половине высоты; фок-мачты и обеих труб не было вовсе; возвышенные мостики и переходы были словно срезаны, и вместо них над палубой подымались бесформенные груды исковерканного железа; левый борт низко склонился к воде, а с правой стороны широкой полосой краснела подводная часть, обнажившаяся вследствие крена; в бесчисленных пробоинах бушевало пламя пожара…

Миноносец быстро удалялся, преследуемый оживленным огнем заметивших его японцев…

Было 5 ч. 30 мин. пополудни.

Напомню уже сказанное: до последнего момента никто из нас не имел ясного представления о тяжести ран, полученных адмиралом, а потому на «Буйном» первый вопрос был — на какой корабль везти адмирала для дальнейшего командования эскадрой? Но когда фельдшер, Петр Кудинов, приступил к оказанию ему первой помощи, то положение сразу определилось. Кудинов решительно заявил, что опасается за жизнь адмирала; что осколок черепа вогнан внутрь, а потому всякий толчок может быть гибельным и при тех условиях погоды, какие были, — свежий ветер и порядочная волна — невозможно передавать его на какой-нибудь корабль; кроме того, на ногах он держаться не может, а общее состояние — упадок сил, забытье, временами бред и краткие проблески сознания — делают его неспособным к какой-либо деятельности.

На «Буйном» с кожуха, на который я попал первоначально, я перебрался на мостик; но тут оказалось, что на качке ноги меня совсем не держат. Пришлось лечь. Однако лежа я так мешал всем, находившимся при управлении, что командир дружески посоветовал мне убраться куда-нибудь, хоть… на перевязку.

Миноносец «Буйный» на ходовых испытаниях. Вооружение еще не установлено

В это время мы догоняли эскадру, и флаг-капитан, решив, что раньше, чем делать какой-либо сигнал, все-таки надо спросить мнение адмирала, поручил это мне. С большими затруднениями пробравшись на корму и спустившись по трапу, я заглянул в капитанскую каюту.

Фельдшер заканчивал перевязку. Адмирал лежал на койке неподвижно с полузакрытыми глазами, но был в сознании.

Окликнув его, я спросил, чувствует ли он себя в силах продолжать командование эскадрой и на какой корабль прикажет себя везти?

Адмирал с трудом повернул голову в мою сторону и некоторое время точно усиливался что-то вспомнить…

— Нет… куда же… сами видите… командование — Небогатову… — глухо проговорил он и, вдруг оживившись, с внезапной вспышкой энергии добавил: — Идти эскадрой! Владивосток! Курс NO 234!.. — и снова впал в забытье…

Послав этот ответ флаг-капитану (не помню через кого — кажется, через Леонтьева), я сам хотел остаться в кают-компании, но здесь решительно негде было приткнуться. Все помещения миноносца и даже верхняя палуба были полны людей. Раньше чем подойти к «Суворову», он подобрал более 200 человек на месте гибели «Осляби». Среди них были и раненые, поплававшие в соленой воде, и полу захлебнувшиеся. Эти последние с их посинелыми лицами, сведенные судорогами от мучительного кашля и боли в груди, производили впечатление хуже самых тяжелых раненых… Я выбрался на верхнюю палубу и примостился на каком-то ящике у трапа в офицерское помещение.