Онлайн книга «Красные бокалы. Булат Окуджава и другие»
«Персонажей» этих было пятнадцать. И имя каждого из них сопровождалось подробным перечнем всех его литературных или научных заслуг. Открывала этот список сама Неля, о которой было сказано так: ... Нина ВОРОНЕЛЬ – поэт, переводчик, драматург, сценарист, прозаик, публицист. Административный директор фонда «Москва – Иерусалим», издающего журнал «22». Автор пьес «Прах и пепел», «Кассир вечности», «Шестью восемь – сорок восемь» и «Майн либер Кац», романов «Ведьма и парашютист», «Полет бабочки» и «Дорога на Сириус», составляющих трилогию «Гибель падшего ангела», сборника стихов «Папоротник», сборника стихов и избранных переводов «Ворон-Воронель» и сборника переводов поэзии А.А. Милна «Дела королевские». (Нина Воронель. Юлик и Андрей // Вопросы литературы. 2002. № 5) За ней следовал ее муж – Саша (Шурик). О его титулах и заслугах говорилось уже скромнее: ... Александр ВОРОНЕЛЬ – профессор физики Тель-Авивского университета, главный редактор журнала «22». Автор книг: «Трепет забот иудейских», «По ту сторону успеха», «И остался Иаков один», «В плену свободы» и множества журнальных и газетных публикаций. (Нина Воронель. Юлик и Андрей // Вопросы литературы. 2002. Сентябрь – Октябрь) За ним следовали те, чьи имена – по логике вещей – должны были бы в этом списке идти первыми: ... Андрей СИНЯВСКИЙ – писатель, литературный критик и литературовед. Напечатав свои произведения за границей во времена, когда это рассматривалось как идеологическое преступление, стал всемирно известен под псевдонимом Абрам Терц. Был приговорен к семи годам лагерей в 1966 году. С 1973-го жил и умер в Париже. Майя (Марья) СИНЯВСКАЯ – его жена, художник-ювелир и искусствовед, редактор и издатель парижского журнала «Синтаксис», названного в память одноименного московского самиздатского журнала, запрещенного властями. Юлий ДАНИЭЛЬ – писатель, печатавшийся за границей вместе с Синявским под псевдонимом Николай Аржак. Также переводчик поэзии. На процессе Синявского – Даниэля был приговорен к пяти годам лагерей. Умер в Москве. (Там же) Ну а далее, уже в произвольном порядке, так сказать, без чинов, перечислялись имена остальных персонажей ее повествования, среди которых были и весьма в ту пору известные: Лариса Богораз, Борис Вахтин, Игорь Голомшток, Петр Якир, Александр Гинзбург, Юрий Галансков… Среди этих героев и мучеников громких тогдашних политических процессов затесался и мало кому известный Сергей Хмельницкий. О нем там было сказано так: ... Сергей ХМЕЛЬНИЦКИЙ – сверстник и многолетний друг А. Синявского. Архитектор, археолог, поэт, автор многотомной монографии об архитектуре ислама. Автор нашумевших свидетельских показаний о связи А. Синявского с КГБ, опубликованных в 48-м номере журнала «22» и перепечатанных в «Континенте». (Там же) В тексте Нелиного отрывка имя Сергея Хмельницкого упоминалось лишь однажды – вскользь, несколькими строчками: ... В те времена кроме Синявских постоянным гостем дома Даниэлей был их ближайший друг Серёжа Хмельницкий, о котором я здесь писать не буду, – человек он особый, достойный отдельной главы в моих воспоминаниях, но можно прочесть о нем у Синявского в романе «Спокойной ночи». Эти трое – Юлик, Андрей и Серёжа – были дружны задолго до того, как мы высадили в их мирок свой десант. (Там же) Строго говоря, стало быть, он даже и не был персонажем этой главы ее воспоминаний. Так что имя его в том «Списке персонажей» она вполне могла и не упоминать. Но она, может быть, для того и затеяла всю эту игру с этим никому не нужным «Списком персонажей», чтобы у нее был повод напомнить «городу и миру» о тех давних обвинениях, коварно делая вид, что сама она к ним не присоединяется, а упоминает о них исключительно ради научной объективности. Я уговаривал Марью сделать вид, что она этого ее коварства даже и не заметила. Зачем раздувать бледную искру в пламя, то есть делать именно то, на что Неля (наверняка) как раз и рассчитывала? Но никаких моих (и не только моих) разумных доводов Марья не хотела и слышать. Упрямо, скандально, яростно требовала сатисфакции. «Как вы могли, – орала она, – напечатать эту самозванку!» Тут я не удержался и сказал: – Ты ведь печатаешь в своем «Синтаксисе» этого негодяя Лимонова. Зачем, спрашивается, тебе это понадобилось? От ответа на этот вопрос она сперва уклонялась. Но я не отставал, вцепился в нее как клещ, и в конце концов она на него ответила. – Знаешь ли ты, – спросила она, – какая разница между хуем и жизнью? Озадаченный и даже слегка растерявшийся от такой постановки вопроса, я ответил, что нет, не знаю. И тогда она объяснила: – Жизнь жестче. Какие суровые жизненные обстоятельства вынудили ее печатать Лимонова, я так и не понял. Но требовать дополнительных разъяснений не стал. Моим советом не раздувать из искры пламя Марья, конечно, пренебрегла и раздула эту искру до масштаба чуть ли не мирового пожара. Подняла на ноги всю литературную Москву, и в результате появилась большая статья в «Независимой газете», в которой Воронели (и муж и жена) были названы провокаторами. Потом еще одна – в «Книжном обозрении». А потом – еще, и еще, и еще… А в заключение с большим (огромным, на всю газетную полосу) интервью выступила сама Марья. Интервью кокетливо называлось «Прогулки с Розановой» (намек на «Прогулки с Пушкиным»?) и подписано было так: «Прогуливался Дмитрий Быков». О том, что она там наговорила Быкову во время этих их прогулок, я даже в простой перечислительной форме упоминать не стану. Коротко задержусь лишь на одном из затронутых ею щекотливых сюжетов. И только лишь потому, что главным героем этого сюжета оказался я сам: ... – Вы прочли «Двести лет вместе»? – Нет еще. Мне не очень интересно. Об отношении Солженицына к евреям я в общих чертах знаю. Я сама хочу сейчас писать о еврейском вопросе, хотя меня и отговаривают. Почему-то это считается опасным для репутации. – Но и вы, и Синявский, насколько я знаю, – юдофилы? – Конечно… Жизнь наша сложилась так, что почти всегда мы находились в плотном еврейском кольце. Лишь иногда – очень редко – я ловила на себе высокомерный взгляд, обозначающий мою принадлежность к низшей расе. Недавно мне случилось обсуждать с Бенедиктом Сарновым одну публикацию в «Вопросах литературы». И я с изумлением обнаружила, что известный московский стукач Сергей Хмельницкий, имевший удовольствие родиться евреем, ему ближе известного лагерника Синявского, имевшего наглость родиться русским. Я не люблю, когда меня и все русское рассматривают с брезгливым высокомерием. |