Онлайн книга «Стою за правду и за армию!»
|
«Вот, еще и этот привяжется», – подумал я, беря под козырек подошедшему полковнику. – Здорово, братец! – сказал он мне с таким акцентом, каким говорят обыкновенно наши горцы. – Мне так понравился твой ответ, что я еду с тобой в Константинополь тоже в форме. Зачем штатский костюм? Мы – военный народ! – Очень рад, полковник! – отвечал я, пожимая протянутую мне руку и несколько удивляясь той фамильярности, с какой обращался ко мне совершенно незнакомый человек. – Пожалуйста, не называй меня полковником, а просто Аргутинским! [261] – отвечал он, таща меня за руку на пароход. Поместившись на палубе и любуясь видами Мраморного моря, мы незаметно проболтали до самого Константинополя, причем князь оказался очень веселым и остроумным собеседником. Приехав в Константинополь и заняв номера в гостинице, мы отправились в ближайшую кондитерскую – любимое место заседаний русского офицерства. Заняли столик, заказали обед и потребовали вина. Сидим и пьем. Вдруг я слышу, что кто-то окликнул меня, назвав по фамилии. Оглядываюсь кругом – никого нет, кроме двух драгунских офицеров, усердно занятых своими стаканами. – Что ты, душа моя, смотришь? – обратился ко мне князь, заметив, что я оглядываюсь по сторонам. – Да кто-то зовет меня, – ответил я, – и голос знакомый, а никого нет! В это время снова послышалось: – Дукмасов! И из-за полуоткрытой наружной стеклянной двери я увидел знакомую фигуру Михаила Дмитриевича, одетого в штатское платье. – Вы как сюда попали? – обратился он ко мне. – Приехал на пароходе, – отвечал я. – Знаю, что не на воздушном шаре. Я не о том спрашиваю… Как вы очутились здесь, когда я послал вас на рекогносцировку к Черному морю? – Я окончил свою работу, сдал ее начальнику штаба и последний отпустил меня сюда. – Воображаю, много вы там сделали! Впрочем, я посмотрю… Затем, почему вы в военной форме? Ведь вам известно, что запрещено являться сюда в таком виде! – Я казак, ваше превосходительство, и штатского костюма от роду не носил и до гробовой доски не надену, – отвечал я. – Смотрите, как бы я вас за это не арестовал еще! – отвечал Михаил Дмитриевич, хотя я ясно видел по его глазам, что он шутит. – Ну, скорее я вас арестую, ваше превосходительство! Ведь вы в штатском платье, а я в военном! Михаил Дмитриевич от души расхохотался. – Ну, вот что: кончайте скорее ваш обед и приходите ко мне в Английскую гостиницу. У меня есть к вам дело. Да, пожалуйста, не напивайтесь только! Скобелев вышел, а я вернулся к Аргутинскому. Выпив еще вина, мы разошлись в разные стороны, условившись к десяти часам вечера явиться в театр. Ложу должен был взять Аргутинский. Скобелев сидел у себя в номере Английской гостиницы и что-то писал. – А, явились. Ну, прекрасно… Теперь я вас больше и не пущу. – Как не пустите?! – удивился я. – Да так и не пущу. Запру двери – вот и все. – Да мне нужно в театр, ваше превосходительство. Уже ложа взята у нас, – отвечал я. – Это для меня безразлично. Сказано: не пущу – и никаких разговоров. Безобразничать будете, да еще в форме. Не пущу… Представьте себе, – продолжал он, обратившись к сидевшему тут же Маркову, – вот этого зверя я поймал в кондитерской, да еще с кем – с Аргутинским! Черт связался с младенцем… Если они вдвоем напьются, то разнесут вдребезги весь Константинополь. А потом отвечай за них. Мы вот лучше поужинаем вместе чинно и ляжем спать в свое время. А пока вот советую заняться книгами: я свежие получил, рекомендую! – Ну их! – отвечал я. – Лучше вы отпустите меня с Марковым. У меня ведь номер занят уже и ложа взята! – Не пущу… Не мешайте мне писать! – сказал генерал и начал что-то строчить. Спустя немного времени мы спустились в столовую, поужинали и затем снова вернулись в номер. Скобелев приказал внести два тюфяка и положить их на пол. – Вот вам постель, раздевайтесь и ложитесь. А завтра раньше встанем, и я вам дам работу. Скобелев разделся, улегся на постель и стал читать газету. Мы расположились вблизи на тюфяках. – Вот что, брат, – обратился я шепотом к Маркову, – как только он уснет – мы оденемся и удерем, а затем под утро вернемся обратно. – Отлично, – согласился Марков. Мы укрылись одеялами и притворились спящими. Скобелев почитал газету около получаса, затем вдруг встал, подошел к двери, запер ее на замок и ключ положил себе под подушку. «Вот тебе и раз! – подумал я, смотря из-под одеяла на принимаемые генералом меры против нашего бегства и толкая под бок своего соседа, – и последняя надежда лопнула!» – Ваше превосходительство, – чуть не расплакался я, – зачем это вы дверь заперли? – А чтобы вы не удрали! Народ ведь вы ненадежный, я знаю! Михаил Дмитриевич улегся и потушил свечу… Несколько минут спустя я подошел осторожно к окну и стал осматриваться. – Вы чего там смотрите? – слышу в темноте голос Михаила Дмитриевича. – Смотрю, нет ли тут трубы. Мы по ней бы спустились. К несчастью, не оказывается. – Ну так прыгайте прямо! – Покорнейше вас благодарю. Чтобы шею сломать? Нет уж, видно, с вами трудно бороться. Покойной ночи, ваше превосходительство! – Давно бы так! Вскоре я услышал храп Михаила Дмитриевича. Мне что-то не спалось, и я долго ворочался на своем тюфяке. Утром я был разбужен от какого-то неприятного ощущения холода и мокроты. Открыв глаза, я увидел стоявшего перед собой в одном белье Скобелева, который из рукомойника преспокойно лил воду на меня и Маркова. Я моментально вскочил. – Что вы делаете, ваше превосходительство?! – закричал я испуганно. – Бужу вас! – заливаясь смехом, отвечал генерал, и струя холодной воды продолжала литься на мое тело. Рубашки наши и постель были совершенно мокры, так как Михаил Дмитриевич вылил на нас целый рукомойник и взялся за другой, полный, чтобы продолжать свое невинное занятие. – Ну нет! – закричал я, бегая в одной рубашке по комнате. – Уж больше вам не удастся нас поливать! И я, схватившись за рукомойник, хотел вырвать его из рук Михаила Дмитриевича. – Марков, помоги мне! – кричал я, не будучи в состоянии справиться один. Во время борьбы рукомойник вдруг полетел на пол, разбился вдребезги, и вся вода очутилась на дорогом ковре. – Вот так-то лучше! – сказал я, и схватил со стола графин с водой. Скобелев бросился его отнимать, и графин очутился тоже на полу. Все хохотали до упаду, и Михаил Дмитриевич больше всех. |