
Онлайн книга «Готовность номер один. Шестьдесят лет спустя»
Сладкое чувство твердой под ногами земли и грусть по упругому, податливому и просторному небу. Совершенно новое, ни с чем не сравнимое чувство первого самостоятельного полёта! Заруливаю на линию предварительного старта и выключаю мотор. Подходит с очередным курсантом Сирицкий. Вылезаю из кабины и докладываю ему: — Первый самостоятельный полёт выполнен. Нормально, Сивков, — говорит инструктор. — Отдыхай, подробности позже, на разборе. Николай Семериков взволнованно жмет руку: — Ловко у тебя получилось! Другие ребята тоже поздравляют а первым самостоятельным полётом. А мне как-то не верится, уж не во сне ли все это? После разбора полётов ребята столпились вокруг Боева. — Да вождение самолёта — искусство. Худо летать нельзя. Лучше быть хорошим шофером на земле, чем плохим лётчиком в небе. Воевать, ребятки, нам рано или поздно придется… Фашизм сам собой не отомрёт, его уничтожить нужно. — Боев в раздумье умолкает, а потом снова убежденно: — Война не за горами. А мы — это военные лётчики. И поэтому мотайте на ус, осваивайте получше летное дело. В схватке побеждает умелый… Год напряженных занятий — и аэроклуб позади. Выстроили нас по-военному. Объявили приказ: всем, окончившим аэроклуб, присвоено звание пилота запаса. Счастливые, мы неохотно, однако, расстаемся с инструкторами, аэродромным персоналом и самолётами, на которых впервые поднялись в воздух. — Теперь прямая дорога в авиационное училище., - напутствовал нас погрустневший Боев. — Вы уж того… не обижайтесь, если что не так было… Боев говорил с нами как с равными. — Не подкачаем, — отвечает за всех Семериков. — Будем стараться. Боев крепко пожал каждому из нас руку. — Может, ещё встретимся, — сказал он на прощание. — Земля, она круглая: откуда вылетишь, туда и вернешься. Свидеться с Боевым не пришлось. Говорили, погиб он на фронте в первые дни войны… Некоторые ребята, окончившие аэроклуб, ушли из техникума в военное авиационное училище. Была такая попытка и у меня. — Ты это брось! — отрезал Николай Семериков. — Не дело это: не кончив одного, начинать другое. Так поступают слабохарактерные люди. Техникум надо закончить! Убедил меня Николай. Предостерег от возможной ошибки. Однажды, это было в начале четвертого курса, комсорг техникума спросил у меня: — Слушай, я что-то не помню, ты комсомолец? — Нет ещё… — Как же это так? — А вот так, — включился в разговор Николай. — Мы с тобой виноваты: не вовлекли. — Это дело поправимое. — Конечно, — поддержал комсорга Николай. — Рекомендующих я ему помогу найти. Заявление он сам напишет. А уж устав ты возьми на себя. Через месяц рассматривалось мое заявление о вступлении в комсомол. Готовились тщательно. На собрании группы все прошло гладко. А вот на комитете комсомола райкомовский парень задал каверзный вопрос: — Почему так долго не вступал? Я не знал что и как ответить. — Почему да почему, — выручил меня Николай, — просто не додумались мы раньше. Вот и весь сказ. Члены комитета рассмеялись и единогласно приняли меня во Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодежи. Вскоре началась преддипломная практика и работа над дипломными проектами. К защите мы с Николаем подготовились основательно. Хотя у нас и были разные специальности, но мы помогали друг другу. Сделали расчеты. Написали пояснительные записки. Подготовили листы с чертежами. Прослушали консультации преподавателей. Николай защитился блестяще. Ему задавал много разных вопросов. Отвечал он кратко и вразумительно. Ко мне тоже были вопросы по теме дипломного проекта, по химии и технологии. Ответы мри вроде понравились государственной комиссии. Все в порядке, думаю, защитился. Но женщина, представительница райкома партии, вдруг спросила: — Что вы скажете на события на Халхин-голе? Всего можно было ожидать, только не этого вопроса. Я немного растерялся, потом собрался с мыслями и ответил: — На Халхин-голе Красная Армия бьет японских захватчиков. Ответ вызвал оживление, понравился комиссии. Защита дипломного проекта получила высокую оценку. Пермская авиационная школа Осенью, после окончания техникума, нас направили работать на завод. Николая — мастером в механический цех, а меня в центральную лабораторию. В термическом отделении лаборатории в то время осваивался процесс газовой цементации. Это было ново и интересно. С большим удовольствием и рвением я включился в экспериментальную работу. А мысль о небе не давала покоя. Прием в летную школу будет зимой. Почти каждый день ходил с Николаем на аэродром. Иногда удавалось полетать в тренировочном отряде аэроклуба. Мучил нас основной вопрос: как уйти с завода? Два года мы обязаны по положению отработать после техникума на производстве… Деревья сбросили пожелтевшие листья. Похолодало. Настала пора нудных дождей. — Надо действовать! — говорит Николай. — На носу прием, а мы ещё не знаем, отпустят ли нас с завода. Написали заявления, отнесли в отдел кадров. — Люди нам самим нужны, тем более техники, — сказал лысый мужчина в очках, самый главный начальник по кадрам, и положил заявление в папку. — И не просите, не отпущу… Ушли мы удручённые и растерянные от такого неожиданного поворота дела. — Махнём в аэроклуб? — предложил Николай. — Там наверняка помогут. На следующий день после работы пошли мы к начальнику аэроклуба. Встретил он нас как старых знакомых, с шутливой ноткой в голосе спросил: — По второму заходу в аэроклуб решили пойти? — Нет в авиашколу хотим, а заводское начальство не отпускает. Как быть с документами? Подлинники ведь нужны? А они на заводе. — Подождите, это я сейчас выясню, — сказал начальник аэроклуба и позвонил в летную школу. Он разговаривал по телефону, мы не сводили с него глаз. — Для поступления в авиашколу достаточно тех документов, которые на каждого из вас находятся в аэроклубе, — сообщил он нам результат своего телефонного разговора. — Я перешлю их в лётную школу. А уж дальше решайте сами… Вышли мы от начальника аэроклуба озадаченные. И вот тут созрело у нас решение уйти в авиашколу без оформления увольнения с завода. Это было единственным выходом из создавшегося положения. Иначе путь в небо был закрыт. — Явимся прямо на сборный пункт для отправки в авиашколу, — говорю неделю спустя Николаю. — И все тут. Больше ничего от нас не требуется. |