Онлайн книга «День всех влюбленных»
|
– И что же ты такого видишь? – насторожился Руслан. – Я вижу, что Ирка Ракитина ходит вся несчастная и подговаривает девчонок устроить Катьке Прокофьевой бойкот! – Бойкот? За что? – Ирка говорит: за то, что Прокофьева чересчур выпендривается, в «Онегине» не участвует, всех презирает и воображает из себя неизвестно что. Прямо как Панасюк из девятого «А». – Дался тебе этот Панасюк! – отмахнулся от него Шмаевский. – Ерунда какая-то… – Ну, что касается Панасюка, то ты его просто еще не знаешь! Он еще покажет тебе свою гнусную личину! А вот Катька действительно от всех отбилась. – Ну и что? Я тоже отбился. Не хочу участвовать в «Онегине», да и все! – Честно говоря, мне это тоже не очень нравится, – сказал Ушаков, – но тебя можно простить, потому что ты других не презираешь, а эта Катька… – Я думаю, что и она просто не хочет, и все, – попытался защитить Прокофьеву Шмаевский. Мишка, как показалось Руслану, как-то излишне пристально на него посмотрел и многозначительно произнес: – Не думаю, что все так просто, как ты хочешь представить. Но Ракитина, думаю, совсем по другому поводу начала против Катьки военные действия. – И по какому же? – А ты не догадываешься? – спросил Ушаков и хитро прищурил один свой голубенький глаз. – Нет! – решительно ответил Руслан. – Врешь, конечно, но мне некогда тут с тобой препираться. Я могу и сам сказать. Это все из-за Катьки. Все видят, что ты вдруг ни с того ни с сего положил на нее глаз. Я прямо удивляюсь! Вот ты мне как другу скажи, что ты в ней нашел? Ирка – это я понимаю! Модель! А Прокофьева? Там же смотреть не на что! – С чего ты взял, что я на нее смотрю… – совсем растерялся Шмаевский. – Собственными глазами видел. А еще я видел, как ты Катерину в библиотеке между стеллажами зажимал! Скажешь, нет? – Мне просто спросить у нее надо было… – В общем, так, Руслик! Оправдываться не стоит! Или ты мне все рассказываешь, как на духу, или конец нашей дружбе, потому что она подразумевает полное доверие и открытость, – подытожил эту часть разговора Ушаков. – Вот я же не отказываюсь от того, что у меня есть некоторые отношения с Вероникой! – А они уже дошли до мыльной стадии? – спросил Шмаевский, чтобы отвлечь Мишку от Прокофьевой. – Это в каком же смысле?! – уже с самой серьезной угрозой в голосе воскликнул Ушаков и всем своим крупным телом попер на Руслана. Тот ловко увернулся и сказал: – Ну… губы у твоей Вероники не напоминают тебе мыло, как той девчонки… из летнего лагеря? Тамарки, что ли? Ушаков сощурил сразу оба глаза и с большим превосходством в голосе заметил: – Совсем ты, как я погляжу, неопытный в этом деле! Мыло – это тогда, когда девушка не нравится… А когда нравится, то это уже совсем другое! И у меня, брат, такое впечатление, что ты хочешь в этом убедиться лично на примере Катьки Прокофьевой. Руслан почувствовал, как щеки его заливает краска. Отпираться дальше было бессмысленно. Да и с кем еще поговорить о том, что беспокоит и не дает уснуть, как не с лучшим другом. Он потоптался на месте, покрутил лямку школьной сумки и сказал: – Знаешь, Миха, честно говоря, я и сам еще во всем не разобрался. Я даже не могу сказать, что Прокофьева мне нравится. Тянет меня почему-то к ней, и все. Шмаевский решил, что про Катин странный поцелуй не расскажет даже Мишке. Это было такое… такое… что никому… и никогда… – Вот это уже другое дело, – отозвался довольный Ушаков. – Это по-честному, по-дружески. Это я ценю и даже могу замолвить за тебя словечко. – Кому? – испугался Руслан. – Разумеется, Веронике, а она как лучшая Катькина подруга может… – Нет-нет! Не надо! Не вздумай! Я должен сам! – зачастил Шмаевский. – Ну гляди! Сам – это, конечно, лучше! Тем более что через два дня День влюбленных. Напишешь Катьке «валентинку» – и дело в шляпе! – Ты думаешь… – Чего тут думать! По-моему, на Прокофьеву больше никто не претендует, хотя… Конечно, Панасюк из девятого «А» – может претендовать… из вредности. – В каком смысле? Ты что, видел его с Прокофьевой? – испугался Руслан. – Нет, врать не буду. Пока я его с ней не видел. Но я уже от этого Панасюка натерпелся. Вот представь, пока у нас с Вероникой не было никаких отношений, так и его рядом не было. А как только у нас эти отношения появились, так он и выполз, как из-под земли. Прикинь, постоянно названивает ей и в спортивный зал приглашает. Будто бы на тренажеры! – Будто бы? А на самом деле? – Ну ты даешь! – возмутился Мишка. – Тренажеры – это так, одна видимость. А на самом деле – он ей свидание таким образом назначает. – Ну… а при чем здесь Прокофьева? – не понял Руслан. – А при том, что этот Панасюк просто не может счастливые пары видеть! Ему непременно надо разбить! Но пока он не знает, что ты собираешься Катьку клеить, думаю, дорога к ее сердцу для тебя открыта. Только держись от Панасюка подальше. Это я тебе как друг советую. Он ничего себе внешне, девчонкам нравится. Блондин, между прочим! Опаснейший тип! Дантес недобитый! Дуэльный пистолет по нему плачет! – Мишка, а что с бойкотом-то делать? – спросил Руслан, совершенно не заинтересовавшись коварным соблазнителем из девятого «А» Панасюком. – А это не наше с тобой дело, Руслик, – со вздохом ответил Ушаков. – Это девчоночье. Мы тут с тобой не властны. На этой далеко не оптимистической ноте Руслан расстался со своим лучшим другом, который спешил то ли на очередную репетицию, то ли на свидание с Вероникой Уткиной, и отправился домой. В квартире Шмаевских неожиданно оказался отец. Он торопливо собирал вещи в дорожную сумку. На диване были разложены документы с синими печатями и бумаги, испещренные колонками цифр. – Что, опять в командировку? – спросил его Руслан. Иван Сергеевич молча кивнул, продолжая укладывать вещи. – Опять надолго? – Нет, ко Дню влюбленных обязательно вернусь! – весело ответил отец. – Все прямо с ума посходили с этим днем! – заметил ему Руслан. – Тебе-то что за дело до него? Иван Сергеевич бросил в сумку электробритву, которую держал в руках, сгреб в одну пачку документы, сел на диван и показал сыну на место в кресле. Когда Руслан уселся напротив него, отец смущенно сказал: – Понимаешь, сын… Ты уже достаточно взрослый, и мне кажется, что можешь меня понять… – Слушай, пап, – скривился Руслан, – а нельзя без душераздирающих вступлений? |