Онлайн книга «Мэрилин Монро»
|
• «Проблема отчаяния в моей работе и моей жизни — мне безусловно, следует с этим бороться, приобретая прочные профессиональные навыки и ставя их выше отчаяния». • «Исполнение какой-либо сцены напоминает откупоривание бутылки. Если ее не удается открыть одним способом, нужно попробовать другой — а может, вообще оставить ее в покое и приняться за другую бутылку? Ли не был бы этим доволен...» • «Как или почему я умею играть — не уверена, умею ли я вообще, — вот вещь, которую я должна понять. Мучения, не говоря уже о повседневных событиях, которые нам приносит жизнь, и боль, которую никому нельзя растолковать». • «Как спать? Каким образом эта девушка засыпает? О чем она думает?» • «Чего я боюсь? Прячусь из страха перед наказанием? Либидо? Спросить у доктора Х.». • «Как говорить на сцене, чтобы это звучало естественно? Нельзя позволять актрисе огорчаться, пусть огорчается героиня». • «Научиться примирять и сочетать противоречивые импульсы». Чаще Мэрилин переносила свои чувства в верлибр [315]— настоящие стихи были бы здесь, пожалуй, не совсем подходящим словом — в поэтические образы того, что она ощущала и чего боялась в возрасте двадцати девяти лет. Ночь над Нилом — она успокоит темнота — освежает — Ночь лишена глаз, нет никого — тишина — Есть только Ночь. Жизнь — Я иду в твои обе стороны, Как-то длюсь и пребываю, А чаще всего опадаю, Крепкая, как паутина на ветру, Существуя больше в морозе на стеклах, чем эти искрящиеся лучи, которые видела я на картине. К ПЛАКУЧЕЙ ИВЕ Я встала под твоими ветвями, А ты распустилась, и в конце Прильнула ко мне. А когда ветр налетел на землю и песок — Ты прильнула ко мне. Я ведь слабее, чем паутина, куда прозрачней, но ты вцепилась в меня и крепко держала на ветре порывистом жизни — в которой порою я в обе иду стороны и падаю чаще всего, когда меня тянешь в две стороны. Однако, в противоположность многим поэтам божьей милостью, Мэрилин никогда не относилась к своим балладам слишком серьезно, что хорошо видно на примере одной из них, характеризующейся беззаботным юмором и натуральной серьезностью и вполне достойной, если не принимать во внимание ошибок и описок оригинала, Э.Э. Каммингса [316]или Уильяма Карлоса Уильямса [317]. Я просто порой за столом посижу И жизнь свою в рифмы чуть-чуть уложу. На этом никто не нажил капитал, Но мне не впервой, мой удел вот таков. Да пойми же ты, черт бы тебя побрал, Что люди просто не любят стихов. Я ведь хочу лишь суметь прокричать то, что в голову мне стучит: вкусы тех блюд, что нельзя забывать, и к самым тайным желаньям ключи. Вертятся мысли и мозг мне сверлят тихою и неустанной струей. Пока не ушла я — пусть замутят листа белизну строки чернотой. С первого дня их совместной со Страсбергом работы на частных занятиях, которые начались весной 1955 года и проходили у него на квартире (она находилась в доме 225 по Западной восемьдесят шестой улице), Ли, выступая в роли отца и учителя Мэрилин, применял по отношению к ней своего рода тотальное психическое менторство, что вскоре вызвало возмущение со стороны и Милтона Грина, и Артура Миллера. Ли полностью согласился с Мэрилин в ее ненависти к киноиндустрии и даже разжигал в ней это чувство, особенно к студии «Фокс», поскольку был убежден, что недобросовестное использование хороших актеров и писателей стало типичным обычаем данного заведения. Эта неприязнь вытекала из его собственного опыта, поскольку в 1954 году указанная киностудия не предоставила ему шанса поставить в качестве режиссера фильм «Где-то в ночи», к которому он вместе с Джозефом Л. Манкиевичем написал сценарий. Студия лишила упрямого и воинственного Ли контракта, и он возвратился на Восточное побережье, где, по словам Сьюзен, четверке Страсбергов (Ли, Пауле, самой Сьюзен и ее младшему брату Джону) жилось очень тяжело. «Мой отец был страшно разочарован и вел бои с плохими людьми, но он умел и вдохновлять других», — а это склонило его бывшего партнера Черила Кроуфорда присылать к Страсбергу актеров, хотевших чему-то научиться. Потом Казан попросил его унаследовать от Роберта Льюиса руководство Актерской студией. Поскольку вначале Мэрилин боялась говорить и принимать участие в открытых занятиях, ее пригласили в дом Страсбергов: место, заряженное эмоциями, поскольку Паула принесла собственную карьеру, свои желания и жизнь всей семьи в жертву — на алтарь доминации Ли. Семнадцатилетней в тот момент Сьюзен Страсберг (которая уже успела сыграть серьезные роли в двух фильмах: «Паутина» и «Пикник») вскоре предстояло достичь большого успеха на Бродвее в качестве Анны Франк [318]. Сьюзен немедленно прониклась добрыми чувствами к напуганной и впечатлительной Мэрилин — «невзирая на маску кинозвезды, которую она в любой момент надевала на себя и снимала. Она не раз говорила нам: "Голливуд никогда мне не простит — вовсе не то, что я уехала оттуда, и не то, что борюсь с системой, в которой он функционирует, а не простит победу, которую я одержу — а я именно это и намереваюсь сделать"». Поскольку Мэрилин вскоре стала новым членом семьи Страсбергов — она ела вместе с ними за кухонным столом и часто оставалась на ночь, — то Сьюзен имела возможность оценить ее внутреннюю силу. Хотя студийное руководство недооценивало Мэрилин, сама-то она знала, как использовать свое прошлое, соединив его одновременно и с красотой, и с необходимой сладостной кротостью характера, чтобы в итоге принять ту позу детской наивности, которой не мог воспротивиться почти никто. |