Онлайн книга «Девочка и мальчик»
|
– Поговори со мной, – просит она. Я несколько раз сглатываю, энергично моргаю. Плакать нельзя. – Майя, – говорю я. Я нежно провожу рукой по ее лбу и волосам. – Мне так страшно, – шепчет она. Зрачки расширены. – Говори со мной. Ты не хочешь со мной поговорить. Она выталкивает из себя слова. – Почему, – говорю я. – Мне так страшно. – Тебе нечего бояться, – шепчу я. – Все это совсем скоро будет позади. С тобой и малышами не случится ничего плохого, и скоро все закончится. Мы в лучшем месте, в какое только могли попасть. – Я боюсь, что они не выживут, – говорит она. – Выживут, врачи видят это по показаниям аппаратов. – Разве? – Да, они это видят. – Вы что-нибудь чувствуете сейчас? – спрашивает анестезиолог через ширму. – Нет. – А сейчас? – Нет. Анестезиолог кивает хирургам. – Мы готовы. Две минуты. Медсестра садится в изголовье у Майи с другой стороны. – Вы ничего не почувствуете, – говорит она. – Говори со мной, не молчи, – просит Майя. Один из хирургов смотрит через ширму. – Вы чувствуете, как я вас щипаю? – Нет. – Тогда приступаем. Это не займет много времени. Я шепчу Майе, чтобы она представила себя в каком-нибудь другом месте. Например, как она лежит на солнечном пляже где-нибудь в Тофо, мы часто ездили туда, когда были в Мозамбике. Я знаю, что хирурги сейчас разрезают ее кожу, мышцы живота, делают разрез в темноту, где лежат близнецы, которые, может быть, спят, а может, не спят, прислушиваются. Однако они не испытывают страха. Я гоню от себя мысль, что малыши могут сейчас бояться. Я спрашиваю, помнит ли она наши долгие поездки вдоль побережья в Мозамбике. Мост через реку Лимпопо, деревушки и женщин, у которых мы, проголодавшись, покупали фрукты. Спрашиваю, помнит ли она, как это было – ехать среди плантаций, когда стоит такая жара, что дорога колышется перед нами. А берег – каково было увидеть белый-белый коралловый берег. Спрашиваю, помнит ли она, как мы лежали на песке, и тот бар на крутом склоне, где сидели ночами с нашими друзьями и где играл один и тот же бессменный диск с Бобом Марли, и мы столько раз прослушали Buffalo Soldier, что помнили текст наизусть. – Ну вот, теперь полное раскрытие, – говорит медсестра. – Не молчи, – обращается ко мне Майя. Она судорожными движениями хватает воздух. Я снова рассказываю про пляж в Тофо, про птиц на берегу и над морем: «Помнишь орлов, висевших высоко-высоко в небе, мы еще гадали, на какую рыбу они охотятся?» Я вспоминаю дни, когда мы погружались с аквалангом, говорю про акул. Медсестра наклоняется к нам. – Они добрались до близнецов, сейчас их достанут, одного, потом второго, совсем скоро, не бойтесь, это не страшно, – говорит она. Я шепчу что-то Майе, пытаясь поймать взгляды хирургов за защитными очками, прочесть что-то по сосредоточенности в их глазах. Могу ли я увидеть, что видят они? Если малыши умерли, увижу ли я это в их взглядах? А если живы, смогу ли я прочесть это в их глазах? Если они живы, какой будет теперь наша жизнь? Врачи предупредили нас о возможных последствиях таких ранних родов. Дети могут родиться с тяжелыми увечьями, у них может быть спастический церебральный паралич, серьезные нарушения мозговой деятельности, возможно, они никогда не научатся говорить, не смогут ходить. – Не молчи, говори со мной, – просит Майя. – Ты всегда была такой сильной, – шепчу я. – Когда я встретил тебя, я подумал, что ты очень сильная, и все, что ты рассказала мне про отца и последующие годы, потребовавшие от тебя таких усилий, все это сделало тебя сильной. Такой сильной, что я долгое время боялся, как бы ты не разочаровалась во мне, потому что я не такой. – Я не чувствую себя сильной, – говорит она. – Но ты сильная. – Они достают первого, – сообщает медсестра. Часы на стене. Без пяти десять. – Ну вот, это происходит, – шепчу я Майе. – Да, – говорит она. Тишина. – Близнец номер один, – говорит один из хирургов. Тишина. Взгляд хирурга направлен вниз, он что-то говорит ассистирующей медсестре, стоящей у него за спиной, она подает знак врачам у инкубаторов. В операционной полная тишина. Все ждут, не проронив ни звука. Хирург выпрямляется. Он держит в руках младенца. Ни звука. Ни звука. Потом оно. Плач. Голос новорожденного, голос, который сам еще такой крохотный. Молодая акушерка забирает младенца из рук хирурга. Поверх зеленого занавеса я вижу крошечного малыша на руках у акушерки. Малюсенькие, сучащие в воздухе ручки и ножки, самый настоящий, полноценный малыш. – Кажется, девочка, – говорит акушерка. – Да, девочка, у вас родилась дочка. – У нас родилась дочка, – говорю я Майе. – Тебе ее видно? Видно? – Да, я ее видел, я видел ее ручонки. – Она не умерла? – Нет, она жива. – А вот и ребенок номер два, – констатирует хирург. Тут же раздается еще один тоненький крик. – Мальчик, – говорит хирург. Акушерка берет малыша. – А еще у вас родился сынуля, – говорит она. Медсестра, сидящая напротив меня, встает со своего места. – Пойдемте к инкубаторам. – Зашиваем, – говорит хирург у нас за спиной. Инкубаторы стоят рядышком. Неонатологи и медсестры склонились над ними. Один из неонатологов машет мне рукой. – Подходите же, это ваши дети, – ободряет он. Я подхожу к инкубаторам. – Поздравляю, – говорит неонатолог. Он пожимает мне руку. – Девочка и мальчик, лучше и быть не могло, – говорит он. – Спасибо, – говорю я. Я стою тут и вижу их, и что-то рвется в груди, так что мне не вдохнуть. Никогда, никогда прежде я не чувствовал себя таким привязанным к чему-то или кому-то, как я теперь привязан к этим двум малышам за стеклами инкубаторов. Длинные ресницы моей дочери, черты ее лица, такие изящные и хрупкие, что-то уже выдает в них девочку, ее губы, пальчики, такие совершенные, с крошечными розовенькими ноготками. Сын немного крупнее, в чертах лица больше прямых линий, в нем присутствует сила. Он отказывается лежать спокойно. Медсестра заботливо с ним возится. |