Книга Музыка лунного света, страница 42 – Нина Георге

Она замерла, только когда музыка смолкла.

К ней вернулось спокойствие, рассеявшее все мрачные вопросы.

— Comment vous vous appelez? ^[136] — спросил скрипач.

Она выкрикнула свое имя.

— Марианн! — в восторге обратился музыкант к своим коллегам. — Наша гранд-дама, наша возлюбленная, героиня нашей республики, нашей революции, нашей свободы! Господа, сейчас для нас танцевала свобода!

— Vive la Mariann! ^[137] — хором прокричали они и поклонились ей.

Марианна вернулась в кухню с ощущением, что вот так, в танце, отвоевала еще одну часть собственной жизни.

Хотя «бал» еще не был открыт официально, в «Ар Мор» уже явились первые завсегдатаи: Мариклод, ее дочь Клодин на сносях, Поль с близнецами, которые стали увлеченно смотреть, как Жанреми проворно, а Падриг вызывающе неспешно — расставляют холодные закуски.

Поль наклонился и осторожно погладил Клодин по животу.

— Вам не кажется, что Клодин чудесно выглядит вот такая… беременная?

— Не хочу я чудесно выглядеть. Я хочу быть тоненькой, — капризно протянула дочь Мариклод.

— Да зачем тебе это? Вид у тебя хоть куда. А растолстевшая задница — просто загляденье.

— Задница! Да моя задница напропалую кокетничает с мужчинами, а мне и невдомек, и я тут ни при чем.

Когда ночь стала льнуть к дню, весь Кердрюк запел «Марсельезу». Взяв последний аккорд, музыканты плавно перешли к танго, и мол, казалось, расцвел водоворотом ярких развевающихся одежд.

Поль сидел на террасе «Ар Мор», скрестив руки, и наблюдал, как Розенн, держась в стороне, рассматривает кружащиеся в танце пары.

«Мальчишка», как окрестил Поль ее нового мужа, который был моложе, до сих пор еще ни разу с ней не танцевал. Это едва ли придется ей по вкусу. Розенн любила танцевать, и больше всего — аргентинское танго. Все свои страстные чувства: робость, желание, страх, гордость — она вкладывала в этот язык тела.

Поль знал, что отказываться танцевать с женщиной означает пренебрегать какими-то гранями ее натуры, наносить ей оскорбление, которого она никогда не забудет. Ведь, танцуя, женщина отдает себя. Мужчине, который не танцевал с ней, она никогда не откроет полностью свою душу. Ради Розенн Поль тайно брал уроки танцев у Янна, который знал, как должен танцевать мужчина, чтобы женщина не смогла противиться его обаянию.

Теперь Поль заметил «мальчишку»: тот принес два бокала красного вина и в свою очередь заметил Поля. А потом даже двинулся к нему!

— Добрый вечер, Поль! — подчеркнуто вежливо поздоровался он.

— Моя жена сегодня особенно обворожительна, вы не находите? — перебил его Поль.

— Она вам больше не жена.

— Вы уже говорили ей, как она красива?

— Думаю, вас это не касается.

Муж Розенн повернулся и хотел было уйти. Музыканты доиграли быстрое танго и теперь стали исполнять жалобную мелодию, gwerz, и те, кто любили друг друга столь мучительно, что только их тела способны были это выразить, продолжали танцевать. Остальные вернулись к недопитым бокалам или, обняв себя за плечи, стали наблюдать за танцующими.

— Я ведь заранее знал, что вы не сумеете полюбить Розенн так, как моя жена того заслуживает, — бросил Поль ему вслед.

Тут он вспомнил имя соперника, которое до сих пор успешно вытеснял из памяти: Серж. Мальчишка, молокосос!

— Она тебе больше не жена! — отрезал Серж — на сей раз раздраженно.

— Но она-то по-прежнему считает себя моей женой. Спорим?

Серж во второй раз отвернулся.

— Спорим? — повторил Поль уже громче.

Теперь Серж обернулся к нему и прошипел, растеряв всю свою надменность:

— Наша любовь больше всего, что у тебя с ней было.

— Что ж, тогда тебе нечего опасаться за исход нашего пари. Или все-таки боишься? Боишься старика?

Серж уставился на Поля слегка остекленевшими глазами. Поль разжал руки и улыбнулся мужчине, который спал с его великой любовью, просыпался вместе с ней, ссорился с ней, видел, как она смеется.

— Что тебе нужно? — проворчал Серж.

— Всего один танец. Один.

— Чушь какая! — фыркнул Серж.

— Ну да. Так что бояться тебе нечего.

Поль встал, нарочито выразительным жестом предложил Сержу занять его место, а потом еще раз молниеносно наклонился к нему:

— Смотри и учись.

Колетт увидела, как Поль что-то крикнул музыкантам. Она заметила, как к ней подходит Симон; в руках у него было что-то, напоминающее один из его странных подарков, однако, увидев, как близко сидят рядом Колетт и Сидони, он отступил. Впрочем, все, что заметила, Колетт перенесла на какой-то темный чердак или в столь же темный подвал своего сознания, где и бросила, постаравшись об этом забыть.

Они с подругой молча сидели на отремонтированной, с высоким фундаментом, террасе пансиона.

Колетт положила руку в бледно-красной короткой перчатке на обложку книги, которая лежала перед ней на столе. Потом она передвинула книгу по столу на другую сторону безмолвия.

— Это тебе… В честь годовщины нашего знакомства, оно ведь тоже выпало на четырнадцатое июля, — произнесла Колетт, и собственные слова показались ей напыщенными и лживыми.

Сидони взяла книгу только после того, как Колетт убрала руку.

— «Письмена камней», — тихо прочитала она вслух. — Роже Кайуа.

Колетт увидела, как Поль подошел к Розенн и поклонился. Как Розенн отвернулась. Как Поль что-то сказал, глядя ей в спину, и Розенн резко обернулась, словно от удара.

— Кайуа был философ и социолог, в тридцатые годы он входил в группу сюрреалистов, а позднее вместе с Батаем основал «Коллеж Социологии», — неестественно тонким голосом проговорила Колетт, словно читая подруге лекцию и удивляясь собственной неуверенности в себе.

— Ах, как прекрасно, — проронила Сидони.

— Камни Кайуа воспринимает как нечто противоположное всякой динамике, только благодаря их неподвижности поиски человека обретают видимые очертания… Если бы не было камней, мы не заметили бы, что движемся и… — Колетт замолчала. Господи, да о чем это она?

— Но камни могут двигаться, — после некоторой паузы возразила Сидони.

Обе они не сводили взгляда с Поля и Розенн. Он провел свою бывшую жену в середину мола. И он увлекал ее, и она его подталкивала; на их лицах читалась истинная боль. На сцене скрипач подал знак — и раздались первые аккорды танго, насильно введенные аккордеоном во мрак ночи, и лишь потом их подхватила скрипка.