Книга Брачный договор, страница 55 – Мишель Ричмонд

– На ежеквартальном собрании в Вудсайде.

– О чем вы подумали, когда ее увидели?

– Она была со своим мужем, Нилом, – спокойно отвечаю я. – Они производят впечатление очень счастливой пары.

– Помните, что на ней было?

– Синее платье, – отвечаю я и немедленно жалею об этом.

Гордон наверняка думает: с чего бы он так внимательно ее разглядывал?

– А после?

– Тогда был последний раз, – говорю я так равнодушно, как только могу. Я уже соврал и теперь придется врать дальше.

Гордон перекладывает листки бумаги в папке и, ухмыльнувшись, говорит охраннику:

– Последний раз.

– Да, – подтверждаю я.

Мы сидим молча, в воздухе повисла моя ложь.

– Джоанна тоже здесь? – наконец спрашиваю я.

Глупо, наверное, но я должен хоть о чем-то спросить, опередить их.

Гордон удивлен.

– Да, она здесь. Хотели бы увидеться с ней?

Черт. Раз я спросил, здесь ли она, было бы подозрительно ответить, что не хочу.

– Ну, учитывая то, что я больше здесь никого не знаю, то да, хотел бы.

– Возможно, мы устроим вам небольшую экскурсию, – говорит Гордон. – А потом сможете улететь в Хаф-Мун-Бэй.

– Хорошо, – говорю я, стараясь не выказывать слишком много энтузиазма.

Прошел ли я тест? Нужно ли будет идти на ту двухчасовую послеобеденную встречу, которая указана в программе?

Дверь открывается. На этот раз охранник идет впереди, я посередине, Гордон – за мной. Мы проходим еще несколько коридоров и выходим во двор, со всех сторон окруженный забором. Я глубоко вдыхаю сухой теплый воздух и щурюсь от яркого солнца. В центре двора баскетбольная площадка, вокруг – беговая дорожка. На скамейке в дальнем конце двора сидит светловолосый мужчина в ярко-красной робе. Увидев нас, он встает. Охранник направляется к нему.

Я иду за Гордоном по двору.

– Окружная тюрьма штата Невада была построена в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, – заученно рассказывает Гордон. – Почти тринадцать лет в ней содержались девятьсот восемьдесят заключенных, в том числе и особо опасные преступники. В начале двухтысячных большую часть преступников выпустили, и Фернли решили закрыть. Расположение посчитали неудобным, а содержание комплекса – слишком дорогостоящим, к тому же были попытки побега, в результате которых несколько заключенных погибли.

Мы подходим к двери другого здания. Я оглядываюсь на охранника. Он по-прежнему стоит с блондином в робе, точнее, не с ним, а за ним. Похоже, надевает ему наручники.

Еще одна дверь, и мы заходим в комнату, где в стеклянной кабинке с окошком сидит женщина. На стенах десятки мониторов, передающие изображения с камер наблюдения. Женщина отрывает взгляд от мониторов и кивает Гордону, потом просовывает в щель под стеклом ярко-оранжевый бейдж на шнурке.

– Не снимайте, – говорит Гордон, надевая бейдж мне на шею.

Женщина нажимает кнопку, перед нами открывается дверь. Вот теперь мы, похоже, в самом центре тюрьмы. Справа, слева и спереди коридоры. В каждом коридоре три уровня, на каждом уровне по двадцать камер. По редким звукам становится понятно, что не все они пусты.

– В камеру зайти хотите? – спрашивает Гордон, ведя меня по коридору.

– Смешно, – говорю я.

– А я не шучу.

В одной из камер на койке сидит мужчина и читает «Кодекс». Зрелище, надо сказать, отрезвляющее. Стильная стрижка и ухоженные руки мужчины не вяжутся со спартанской обстановкой и ярко-красной робой.

Мы доходим до столовой. За столиками никого нет, только на кухне повара гремят кастрюлями и сковородками. Длинные металлические столы и скамьи привинчены к полу. Аромат свежих овощей, приправ, жареной курицы не вяжется с этим угрюмым местом.

– Еда тут вкусная, – говорит Гордон, будто читая мои мысли. – Готовят сами заключенные. На этой неделе нам повезло – у нас находится владелец мишленовского ресторана из Монреаля. Вчера просто невероятный шоколадный мусс приготовил. Если задержитесь тут, не пожалеете.

У меня возникает отчетливое ощущение, что он надо мной издевается. Если задержитесь. Как будто это я решаю, задерживаться мне тут или нет.

Грохот сковородок затихает. Теперь слышен только звук наших шагов по гладкому бетонному полу.

– Так Джоанна здесь? – нервно уточняю я.

– Да, – отвечает Гордон. – Немного терпения.

Еще дверь, и мы оказываемся в восьмиугольной комнате. В каждой стене по двери. В середине каждой – узкая щель. Я с ужасом догадываюсь, что это карцеры. Пытаюсь по звукам понять, есть ли в них люди. Вот кто-то кашлянул, и снова тишина.

Как психотерапевт, я не только шокирован, но и глубоко возмущен. Да как они смеют держать людей в полной изоляции?

– Кто здесь? – громко спрашиваю я, почти уверенный, что сейчас услышу Джоаннин крик о помощи.

Гордон хватает меня за руку.

– Расслабьтесь. – Когда тебя крепко держат за руку, не очень-то расслабишься. – Вас привезли сюда силой?

– Нет.

– Вот именно. Сюда приезжают добровольно, как и ваша милая жена Элис.

Я вздрагиваю, услышав имя Элис из уст этого человека.

– Здесь никого не держат против воли, Джейк. Каждый заключенный осознает свои проступки и благодарен нам за возможность подумать над своим поведением в благоприятствующей этому обстановке.

Он подходит к одной из камер и произносит в щель:

– Вы приехали сюда добровольно?

Сначала ничего не слышно, потом мужской голос произносит:

– Да.

– Вас держат здесь против воли?

– Нет, – отвечает мужчина слабым, усталым голосом.

– С какой целью вы здесь оказались?

На этот раз заключенный отвечает быстро и уверенно:

– С целью пересмотра своего поведения в связи с неоднократно совершенной в мыслях супружеской изменой.

Никак не могу понять, какой у говорящего акцент. Вроде бы японский.

– Наблюдается ли прогресс?

– Несомненно. Я благодарен за то, что мне дали возможность пересмотреть свое поведение и привести его в соответствие с нуждами моего брака и правилами «Договора».

– Прекрасно, – говорит Гордон в щель. – Вам что-нибудь нужно?

– Нет, у меня все есть.

Черт. Да неужели это происходит на самом деле?

Гордон поворачивается ко мне.

– Знаю, что вы думаете, Джейк. У вас на лице написано беспокойство. Но уверяю вас, если первоначально эти помещения и были карцерами, сейчас они служат чем-то вроде монашеских келий, где сбившийся с верного пути человек может спокойно переосмыслить данные им брачные клятвы.