Онлайн книга «С чистого листа»
|
Тогда я могу просто разлететься на миллион сверкающих и ярких частичек света. Джек Я хочу, чтобы она подняла взгляд. «Подними глаза, – думаю я. – Подними глаза. Подними». У меня жужжит телефон, и мы оба вздрагиваем. Это будильник, уведомляющий, что у меня осталось лишь тридцать минут до того, как все вернутся домой. Вот черт. Она даже не дожидается, пока я его выключу, роняет мою руку, словно это горячая картофелина, и выскакивает из машины. Очарование мгновенно исчезает, а я сижу и думаю: «Какого черта я делаю?» Я едва не уезжаю, но тут же вылезаю из «Ленд Ровера», а она уже на крыльце. Впервые за весь год я чувствую, что наступает осень. Воздух прохладный, и от этого я думаю о кострах, но рука у меня еще теплая. Я сую ее в карман, и она обжигает мне кожу сквозь джинсы. Либби говорит: – Спасибо, что довез меня до дома. И я явственно слышу – она волнуется. Я смотрю ей прямо в глаза. – Ты самая удивительная из всех на свете. Ты другая. Ты – это ты. Всегда. Кто еще может так сказать, кроме разве что Сета Пауэлла, а он дурак. А ты, Либби Страут, вовсе не дура. Она упирает пальчик мне в грудь. – Я действительно тебе нравлюсь. – Что? – Джеку Масселину нравится толстушка, но ты еще не до конца это осознал. «Ладно, – думаю я. – Посмотрим, что и как пойдет». – Я не говорю, что ты права, но что если я это осознаю? – Тогда, похоже, нам придется с этим что-то делать. С этими словами она заходит в дом и закрывает за собой дверь. Либби Я стою в прихожей, и сердце у меня то выпрыгивает из груди, то замирает. Я слышу его по ту сторону двери. Я чувствую его там. Я точно определяю момент, когда он уходит: две минуты спустя, потому что воздух вокруг меня снова становится нормальным, а не опасным и насыщенным электричеством, из которого в любую секунду может ударить молния. Когда он уезжает, сердце у меня по-прежнему рвется из груди. Джек Я думаю рассказать об этом, когда мама передает салат, когда Дасти декламирует строчки своей роли из «Питера Пэна», когда папа передает макароны с сыром: «У меня прозопагнозия. Это официальный диагноз. Меня сегодня проверял невролог». Никто не знает, что меня целый день не было дома, кроме Маркуса, который все время выдает штучки вроде: «Я сегодня позвонил домой, но трубку никто не снял. Ты что же, спал, Джек? Ты, наверное, заснул, да? А то обязательно бы снял трубку?» Он провоцирует меня на ответы, пытаясь вывести из себя. Когда мама с папой не видят, я показываю ему средний палец. Папа все-таки замечает и говорит: – Эй! Только не за столом. Мне хочется сказать ему, чтобы он помалкивал. Хочется сказать: «Уж кому-кому, а не тебе другим выговаривать». Но я в каком-то странном приподнятом настроении, несмотря на доктора Амбер Клайн и на свои испорченные мозги. Так что я не говорю ни слова ни отцу, ни Маркусу, что гораздо больше, чем каждый из них заслуживает. Остаюсь замкнутым в себе, заново переживая поездку туда, потом путь домой, наши переплетенные с Либби руки, как она мне улыбнулась и как сказала: «Тогда, похоже, нам придется с этим что-то делать». После ужина я сижу в подвале и работаю над роботом «Лего», пытаясь целиком погрузиться в процесс создания чего-то, но единственное, что я создаю, – это величайшую в мире кучу разномастных деталей от робота. Здесь начинается самый трудный этап моего проекта. Как только я точно понимаю, что хочу собрать, остается лишь выбрать нужные детали и соединить их вместе в правильной последовательности. Но сейчас у меня не клеится. У меня в голове пятьдесят мыслей о пятидесяти разных роботах, но ни один из них мне или не подходит, или недостаточно оригинален. Я слышу чьи-то шаги, и с лесенки раздается голос: – Ты и вправду болел сегодня? Дасти. – Ерунда, не грипп. – Хочешь об этом поговорить? – У меня все нормально. Он подходит ко мне и принимается перебирать детали, разбросанные на рабочем столе и на полу. Я спрашиваю: – Хочешь о чем-нибудь поговорить? Люди все такие же вредные? – У меня тоже все в порядке. Я – Питер Пэн. И тут я все понимаю. Ему хочется побыть в настоящем. У плохих полос в жизни есть особенность всегда возвращаться и делать это слишком часто. Я поднимаюсь к себе в комнату и вылезаю в окно, потом на дерево и на крышу. Ложусь на спину и гляжу в небо. Я думаю, что это то же самое небо, на которое я смотрел в шесть лет, еще до того. Вообще-то тем же самым небо быть не должно из-за того, что случилось. Оно должно выглядеть совершенно по-другому. Маркус играл во дворе. Я залез на крышу, чтобы смыться от него и от мамы, которая всегда велела мне за ним присматривать. Залезть наверх оказалось труднее, чем я ожидал. Это меня удивило. И на крыше оказалось очень грязно – птичий помет, какие-то ветки и мяч для софтбола, пролежавший там, наверное, лет двадцать. Крыша у нас на доме не плоская, с наклоном, и я добрался до самого гребешка, откуда стал разглядывать улицу и весь район. Я держался одной рукой, и как раз тогда на меня посмотрел Маркус, а я отпустил руку, потому что хотел показать ему, что я сильный, бесстрашный и большой, а он таким никогда не станет. Нужно меньше секунды, чтобы упасть с почти четырехметровой высоты, но мне показалось, что падение длилось целую вечность. Говорят, что в момент падения память распахивается настежь. Ты видишь то, о чем обычно не думаешь, чего не видишь и не помнишь. В моем случае это было мамино лицо – точнее, ее глаза. Я не помню, какими они были в тот момент, когда я их увидел, но я помню, что точно их видел. Либби – Алло? – Это Джек. Я думал о том, что ты сказала. – Я много чего говорю. Поконкретнее можешь? – Я думал о том, что ты сказала, что нужно что-то делать касательно всей этой ситуации с ты-нравишься-мне-я-нравлюсь-тебе. – Я никогда не говорила, что ты мне нравишься. Молчание. – То, что ты только что слышала, – это последний стук моего скоропостижно скончавшегося сердца. – Говоря гипотетически, если – я не утверждаю, что это так, – но если бы ты мне нравился, как бы ты себя в таком случае вел? – Я бы, наверное, захотел взять тебя за руку. – Наверное? – Гипотетически, да. Мне бы однозначно гипотетически захотелось взять тебя за руку. – Ну, ладно, я бы, наверное и гипотетически, тоже бы взяла тебя за руку. |