Книга Клара и мистер Тиффани, страница 25 – Сьюзен Вриланд

— Они великолепны. Я знала, что вы добьетесь своего.

Художник дышал тем бросающимся в голову эфиром, который еще витает в воздухе после переломных моментов жизни, а я вдыхала то, что вылетало из его легких. Хотя мой отдел не имел отношения к изделиям из выдуваемого стекла, мистер Тиффани пригласил меня вниз полюбоваться тем, что жизненно важно для него, зная, что я буду ликовать вместе с ним. Это должно было означать нечто.

— Мы называем это стекло «фавриль», чтобы придать звучанию итальянского термина «fabrile — сделанный вручную» более французский оттенок, — объяснил мистер Тиффани.

— Когда вы думаете начать их продажу?

— Пока воздержимся. Продукция первого года пойдет в музеи — Смитсоновский, Чикагский институт искусств, Музей Виктории и Альберта, Музей декоративного искусства Лувра и Императорский музей в Токио.

— А как насчет «Метрополитена»? Вы пропустили свой родной город.

Коротышка выставил вперед подбородок, будто это увеличивало его рост, ставя вровень с достигнутым успехом.

— Генри Хейвимайер пообещал закупить по меньшей мере пятьдесят штук, чтобы преподнести в подарок этому музею. Я отложу для него самые красивые.

Со щемящей болью я подумала: «Как у меня только могла возникнуть мысль покинуть этот кипучий котел творчества? Или оставить его? Мистер Тиффани упомянул мой отдел в книге: верный признак того, что грядет еще более широкое признание. И он пожелал разделить свой триумф со мной, а не с какой-либо другой женщиной. Теперь, при связях с самыми крупными музеями мира, что может сулить будущее для моей работы? Окажется ли она когда-нибудь в музее? И как насчет нашей тайны об абажурах из свинцового стекла?»

На моей постели я обнаружила письмо, на котором лежала бело-кремовая роза:

О, милый Эдвин! Как стремительно летят его мысли. Лихорадочно стремительно. Это ослепляет меня.

Невзирая на мое восхищение его преданностью социальным проблемам, он достиг бы точно такого же результата, прислав всего-навсего только одну розу. Одну-единственную розу. Я оценила его умение удерживаться от искуса излишеств «позолоченного века», но более того я оценила размышления, которые навевает один-единственный цветок. Именно этот, не вполне распустившийся, пока еще не нес на себе печать преждевременного угасания, если только таковая не пряталась в венчике его закрученных лепестков. Из того, что мне теперь виделось, свернувшиеся лепестки сулили радость полной жизни, которая могла таить в себе необыкновенные приключения. Однако я жаждала превращать розы в стекло.

Мое двудольное сердце раскололось с грохочущим треском: и мистер Тиффани, и Эдвин требовали каждый свою половинку.

Я сидела на своей постели в одурении, крутя розу между большим и указательным пальцами, пока решение не пришло само собой. Я буду вынуждена уговорить мистера Тиффани изменить свою политику — если не для всех, то для меня. Если смогу убедить его счесть меня незаменимой. Если не смогу и если выйду замуж за Эдвина, то, возможно, буду жалеть и об этом своем втором жертвенном замужестве. В последующие месяцы я должна проявить такие блестящие способности, чтобы мистер Тиффани был готов позволить мне все, что угодно.

Когда я на следующий день пришла на работу, то увидела сидящую на моем столе Вильгельмину.

— Я скоро выхожу замуж, — объявила она. — Так что, полагаю, это означает расставание с вами.

— Даже не хочу слышать об этом. Ты еще слишком молода. — Я жестом велела ей убраться, и она соскочила со стола.

— Мне восемнадцать. Самый подходящий возраст. Моя мать в Швеции вышла замуж еще раньше.

— Когда я приняла тебя на работу, ты утверждала, что тебе семнадцать, а это было три года назад!

Она уставилась прямо мне в глаза:

— Я соврала.

Мгновенное потрясение перешло в бешенство оттого, что меня обвели вокруг пальца.

— Значит, ты лгунья? Ты соврала и насчет подбитого глаза. Твоя мать засветила тебе, верно?

— Не имеет значения. Я хочу получить то, что мне причитается, чтобы можно было обставить комнату для нас.

— Для тебя и этого парня-мясника? Похоже, все серьезно.

— У него есть имя, миссис Дрисколл. Его зовут Нед Стеффенc, и он любит меня.

— А эта мастерская ничего не значит для тебя? Радость, доставляемая нашей работой? Это — неплохая жизнь, Вильгельмина, бесконечно лучше той, которая ожидает тебя… в другой роли. Ты — отличная наборщица, одна из лучших.

— Из меня выйдет отличная жена. Это решено. — Она подняла отколовшийся осколок янтарного стекла и прижала его к своему безымянному пальцу. — Можно взять его? Мистер Тиффани велел мне искать прекрасное.

— Возьми его! Возьми его! Может, это будет напоминать тебе о том, что ты бросила.

Я поразилась столь необдуманному решению. Живо представила узкие ступеньки, ведущие в тесную комнатушку, которую она будет делить с Недом, настоящая щель, зажатая грязными стенами без окон, где невозможно даже взмахнуть руками, лестница, которая заведет ее в жизненный тупик. Я настояла на том, чтобы получить ее адрес, хоть временный, а заодно и адрес ее тети, чтобы не потерять девушку из виду и посылать ей кое-что. Что я и сделала, отправив два комплекта полотенец с пожеланиями всего наилучшего.