Онлайн книга «Столп огненный»
Сильви была одна. Она стояла у стола, записывая что-то в учетной книге, и не торопилась обслуживать посетителя. Пьер внимательно ее оглядел. Каким-то образом ей удалось пережить казнь отца и утрату всего семейного имущества. Она взяла чужое имя и открыла собственное дело, которое, по-видимому, приносило доход. Пьера приводил в недоумение тот факт, что Господь позволяет стольким святотатцам-протестантам преуспевать в коммерции и иных занятиях. На полученную прибыль те нанимали пасторов, строили все новые и новые молельни и покупали запрещенные книги. До чего же трудно порой вникнуть в суть Господних намерений! А Сильви обзавелась ухажером – и не кем-нибудь, а заклятым врагом Пьера. Помолчав, Пьер сказал: – Здравствуй, Сильви. Говорил он дружелюбно, однако женщина испуганно вскрикнула. Похоже, она узнала его голос, после стольких-то лет. Его позабавил страх на ее лице. – Зачем ты пришел? – Ее голос дрогнул. – Случайно завернул. Какая восхитительная неожиданность! – Я тебя не боюсь. – Пьер сразу понял, что она лжет, и насладился этим пониманием. – Что ты можешь со мною сделать? Ты и так разрушил мою жизнь. – Могу повторить. – Нет, не можешь. Сейчас действует Сен-Жерменский мир. – Торговать запрещенными книгами все равно незаконно. – Мы не торгуем книгами. Пьер осмотрелся. Казалось, что в лавке и вправду нет печатных книг на продажу, только пустые учетные, вроде тех, какую Сильви заполняла, когда он зашел, да малых записных книжек, livres de raison. Возможно, ее проповеднический пыл угас с годами, особенно после гибели отца, сожженного заживо. На такой исход церковь всегда и надеялась, прибегая к казням как мере устрашения. Но порой казни имели противоположные последствия, казненных признавали мучениками, и еретики объединялись вокруг них, словно вокруг знамен. Не исключено, что Сильви все-таки посвятила жизнь тому, чтобы продолжать дело своего отца. Быть может, где-то неподалеку у нее целый склад запрещенных книг. Надо бы приказать, чтобы за ней следили днем и ночью; к сожалению, своим приходом он ее спугнул и она теперь будет настороже. Пьер решил зайти с другой стороны. – Ты же, помнится, любила меня. Она побледнела. – Господь простит мне этот грех. – Да ладно! Тебе нравилось целоваться. – Глупая была. Он сделал шаг вперед. Не чтобы ему действительно хотелось ее поцеловать – нет, подобного желания не возникало никогда. Пугать ее было куда приятнее. – Давай, целуй. Тебе хочется, я знаю. – Я откушу твой поганый нос. Он предположил, что Сильви и вправду на такое способна, но не унимался. – Я научил тебя всему, что нужно знать о любви. – Ты показал мне, что мужчина может быть одновременно христианином и мерзким лжецом. – Все мы грешны. Вот почему приходится уповать на милость Божью. – Некоторые грешны более других и потому отправятся в ад. – Ты целовала своего кавалера-англичанина? Эти слова и впрямь ее напугали, что вновь доставило Пьеру несказанное удовольствие. По-видимому, ей не приходило в голову, что он знает про сэра Неда. – Не знаю, о ком ты говоришь, – солгала она. – Знаешь, милочка, знаешь. С видимым усилием она овладела собой. – Ты доволен своей наградой, Пьер? – Сильви указала рукой на его плащ. – Носишь дорогую одежду, ездишь бок о бок с герцогом де Гизом, я сама видела. Получил то, чего добивался. Стоило ли оно всего того зла, какое ты причинил людям? Он не устоял перед возможностью похвастаться: – У меня денег и власти гораздо больше, чем я смел мечтать. – Но мечтал-то ты о другом. Не забывай, я тебя знаю. Пьер вдруг забеспокоился. А Сильви продолжала, не ведая жалости: – Ты ведь хотел стать одним из них, войти в семейство де Гизов, которое отвергло тебя в малолетстве. – Я и вошел. – Врешь. Они знают о твоем происхождении, не так ли? На Пьера внезапно накатила волна страха. – Ближе меня у герцога советников нет. – Но ты ему не родич. Они глядят на твои наряды – и вспоминают, что ты бастард бастарда, двойной ублюдок. Они потешаются над твоим тщеславием, верно? – Кто наплел тебе эту чушь? – Маркизе Нимской все про тебя известно! Она ведь родом из тех же краев, что и ты. Слышала, ты снова женился? Пьер моргнул. На что она намекает? Или это вовсе не намек? – Говорят, неудачно. – Пьер не сумел скрыть своих истинных чувств, и Сильви прочла ответ на его лице. – Твоя жена – отнюдь не благородная дама. Обыкновенная простолюдинка, потому ты ее и ненавидишь. Она была во всем права. На случай, если он запамятует, каким образом добился причисления к де Гизам, ему навязали в жены отвратительную мымру и наделили вечно ноющим пасынком. Чтобы помнил, какую цену заплатил. Лицо Пьера исказила гримаса бешенства. – Бедняжка, – пожалела Сильви. Не его разумеется, а его жену. Следовало бы обогнуть стол и врезать ей по физиономии, а потом позвать телохранителей с улицы, чтобы те как следует ее отделали. Но Пьер будто лишился сил, ярость нисколько его не воодушевила; наоборот, он весь поник, терзаемый мучительными сомнениями. Она права, она в самом деле хорошо его знает. Нанесла удар в уязвимое место, разбередила рану. Бежать, бежать отсюда! Он развернулся к двери, и тут в лавку из глубины дома вышла мать Сильви. Изабель сразу его узнала. Ее потрясение было столь велико, что она невольно попятилась, а на ее лице страх мешался с отвращением, как если бы она увидела перед собой большого и грязного пса. Затем стремительно страх сменился гневом. – Дьявол! – вскричала она. – Ты убил Жиля! Ты разрушил жизнь моей дочери! – Ее голос поднялся до визга, будто женщину вдруг обуяло безумие, и теперь уже Пьер попятился к двери. – Будь у меня нож, я бы выпустила наружу твои потроха! Убирайся, гнусное отродье! Ублюдок подзаборной шлюхи! Исчадие ада, убирайся, не то я тебя придушу! Пьер выскочил из дома и с силой захлопнул за собой дверь. 4 С самого начала королевское бракосочетание сопровождали помехи и помарки. Зеваки стали собираться с раннего утра понедельника, поскольку парижане никогда не упускали случая насладиться этаким зрелищем. На площади перед собором Нотр-Дам возвели из дерева римский амфитеатр, покрыли скамьи расшитой золотом тканью, сделали крытые, приподнятые над землей проходы к собору и к соседнему епископскому дворцу. Будучи особой некоторой значимости, Нед занял свое место за несколько часов до начала церемонии. Стоял безоблачный августовский день, и все изнемогали от палящего солнца. Площадь вокруг деревянного сооружения полнилась потевшими на жаре горожанами. Еще больше людей наблюдало за происходящим из окон и с крыш расположенных поблизости домов. Царила полная, едва ли не зловещая тишина. Парижане, ревностные католики, не желали, чтобы их дражайшая принцесса выходила замуж за короля-протестанта. А каждое воскресенье их гнев умело раздували уличные проповедники, твердившие на всех углах, что этот брак – не благословение Божье, а наказание. |