Книга Любовь, опрокинувшая троны, страница 87 – Александр Прозоров

– Рада видеть вас всех в полном здравии, мои любезные подданные! Надеюсь вскорости я смогу одарить вас милостями уже в Грановитой палате, а не в здешних тряпочных домах!

Князья и бояре одобрительно загудели, а затем стали подходить к присяге, целуя руку и принося клятву верности – Дмитрий Иванович знакомил царицу со своим новым правительством. После присяги был пир, и только на нем государь решился спросить:

– Скажи, Марина, отчего твой отец ставит ваши палатки так далеко от моих шатров, чуть ли не на другой стороне лагеря?

– Разве ты забыл уговор, мой милый? – Женщина, улыбаясь, накрыла своей хрупкой ладонью руку супруга и тихонько сжала. – Я твоя целиком и полностью, душой и телом, когда ты царь… Ныне же ты опять застрял к трону на дальних подступах. В Москве ведь сидит Васька Шуйский, правильно? И многие называют его настоящим правителем.

Мария была рада видеть мужа – искренне, без оговорок. Но она не желала портить себе настроение необходимостью спать с бородавчатым карликом! И намеревалась отбрыкиваться от сей супружеской обязанности так долго, как это только получится.

Дмитрий, мгновенно помрачнев, откинулся на спинку кресла. Царица же, наоборот, засмеялась и вскинула свой кубок:

– Я хочу выпить за вас, храбрейшие из храбрых! За вас, не жалеющих живота своего во славу царского трона! За вас, бояре!

– Любо государыне! Любо государю! Долгие лета! – обрадовались гости и встали, поднимая кубки над головой.

После пира царицу ждал сюрприз. Любящий муж устроил ей бал! В примыкающем к пиршественной палатке шатре слуги застелили брошенный прямо поверх земли тесовый пол кошмой, превращая парусиновый навес в бальную залу, в углу появились невесть откуда выписанные семеро музыкантов – скрипачей, фонистов, трубачей, вспыхнули вдоль стен и под потолком свечи. Зазвучал торжественный ригодан, и государь всея Руси вывел свою прекрасную супругу в центр зала.

Ригодан, затем куранта – и в соответствии с этикетом хозяева бала уступили зал для гостей.

Однако никто выходить на танец не спешил…

Тогда оркестр вместо менуэта заиграл простенький деревенский полонез. В этот раз на танцевальном полу появились четыре пары – плохо стоящие на ногах от выпитого вина шляхтичи, пригласившие на тур нескольких из назначенных в царскую свиту боярских дочек. Но в следующем туре пар оказалось уже две. Бал стремительно угасал, позорно проваливался – и не желающая потерять праздника Марина попыталась взбодрить стоящих по краю гостей:

– Ну же, паны! Смелее, бояре! Какая музыка, какой вечер, какие дамы! – Она остановилась перед крепким мужчиной с пышными черными усами, облаченным в коричневую суконную ферязь с богатым золотым шитьем: – Вот ты, воевода! Ты отчего не танцуешь?!

– Не обучен, государыня, – басовито отозвался мужчина.

– Но это же так просто! Закружился, подхватил даму за талию, подбросил вверх, снова закружился. Вот как раз вольту играют! Пойдем! – Она потащила боярина на открытый пол. – Смотри, вот так подхватываешь, кружимся, и подбра-а-а-а-а-а-а!!!

Весело, как всегда в сем танце, подпрыгнувшая Марина внезапно вспорхнула в сильных руках под самый потолок, коснувшись макушкой парусины, и ухнулась вниз, вбок и в сторону. Воевода, ею же самой и закрученный, тоже потерял равновесие и рухнул на спину. Женщина упала ему на голову и на плечи, опрокинулась на живот.

Кто-то засмеялся, кто-то кинулся на помощь. Среди последних оказался государь, бережно удержавший за локти уже поднявшуюся супругу:

– Милая, ты как?

– Кажется, вина оказалось слишком много… – вскинула запястье ко лбу царица.

– Я прошу прощения, государыня, – виновато пробасил могучий воевода. – Сказывал же, необучен.

– Сие есть боярин Иван Мартынович Заруцкий, милая, – представил воина правитель всея Руси. – Он командует запорожскими казаками.

– Рада знакомству, – тяжело выдохнула Марина. – Голова кружится. Я, пожалуй, пойду.

– Подожди, милая! Твои палатки слишком далеко, а в лагере полно пьяной шляхты. Я вызову охрану.

– Не изволь беспокоиться, государь, – прогудел Иван Заруцкий. – Я провожу.

– Полагаюсь на тебя, Иван Мартынович, – наконец отпустил локти супруги Дмитрий. – Дорогая моя, до завтра! Отдыхай, у тебя был долгий день.

– До завтра, мой дорогой, – согласилась Марина и подала руку воеводе.

На улице оказалось зябко, дул холодный с моросью ветер, и женщина невольно ускорила шаг.

– Разве нам не нужно подождать твоей свиты, государыня? – удивился воевода.

– Это же бал, – отмахнулась Марина. – Бал всегда завершается приключением. Пусть веселятся.

– Значит, у нас приключение? – повеселел казачий атаман.

– Ночь, костры, мы вдвоем. Разве нет?

– Ой, а это тут кто? – поднялся из соломы кто-то темный, но воевода небрежно пихнул его обратно на землю.

– Да уж, тут может случиться всякое, – мрачно согласился Заруцкий.

По счастью, вскоре впереди появились палатки с гербами Мнишеков: рыцарский щит со страусовыми перьями. Марина торопливо нырнула в свою и с облегчением повела плечами. В очаге, в центре шатра, горел костер, так что было тепло и светло. Справа от входа стоял стол и скамья перед ним, слева – два сундука, дальше – тряпичные узлы. Постели царица не увидела, как и прислуги. Похоже, дворня не успела разобрать вещи, ее на что-то отвлекли.

– Еще раз прошу прощения, государыня, за неуклюжесть, – склонил голову воевода. – Я ничего не видел.

– Ты о чем, Иван Мартынович? – не поняла Марина.

– Ну, когда ты на меня села… Я ничего не видел…

– Совсем? – И тут шальной шкодливый бес кольнул подвыпившую молодую женщину веселым желанием слегка скромного воеводу подразнить. Царица поставила ногу на скамью и немного приподняла край юбки: – Не видел даже этого?

Атаман отрицательно покачал головой.

– И этого? – Женщина сдвинула край юбки выше. А потом еще чуть-чуть, почти до колена: – И этого?

– Паук… – спокойно ответил мужчина.

– Где-е?! – взвизгнула и отскочила Марина, смотря вниз. И не сразу сообразила, что задрала юбку чуть ли не до самой груди. – Ах ты похабный обманщик!

Она бросила платье, подскочила к атаману Заруцкому, размахнулась… Но не ударила, передумав в последний миг. Просто провела пальцем по его губам. И добавила:

– Охальник!

– Но он там был.

– Где?

– Здесь… – Мужчина опустился на колено и запустил обе руки ей под платье, скользя ладонями вверх по ногам.

Марина охнула и привстала на цыпочки, приоткрыв рот. Ее резко захлестнула целая волна чувств – и возмущение наглостью атамана, и удивление тому итогу, к которому привела милая невинная шутка, и непонимание, как теперь поступать, и странное томление от вторжения чужака в ее святая святых, ее сокровищницу. Гнев смешивался со сладострастием, гордость – со смирением, с желанием, с горячей непонятной тоской.