Книга Продажная тварь, страница 35 – Пол Бейти

Автобус замедлил ход, и Марпесса свернула налево, вырулив с шоссе на какую-то извилистую подъездную дорогу. Мы миновали обнажившийся пласт известняка, несколько деревянных лестниц, ведущих на берег, и заброшенную автостоянку. Там Марпесса переключила скорость, убрала ногу с педали сцепления, покатила прямо по песку и запарковалась параллельно горизонту. Поскольку наступил прилив, мы оказались сантиметров на тридцать в морской воде.

— Не волнуйтесь, эти штуки вроде вездеходов и вообще почти амфибии. Автобус должен преодолевать и сошедшие сели и дерьмовую систему канализации Лос-Анджелеса. Если бы высадка в Нормандии велась с наших городских автобусов, Вторая мировая война закончилась бы на два года раньше.

С шипением открылись обе двери, и по нижним ступенькам любовно заплескал Тихий океан, превратив автобус в домик на сваях с острова Бора-Бора, в пятидесяти метрах от берега. Я уже почти представил себе аквабайк «Чертика из табакерки» со свежей партией полотенец, ароматных бургеров и ванильных коктейлей.

Эл Грин пел о любви и счастье. Лора Джейн разделась догола. Под тусклым светом потолочных лампочек ее тонкая бледная гладкая кожа мерцала, словно жемчужная раковина. Она величественно проплыла мимо нас.

— Однажды играла русалку в рекламе тунца. Должна признаться, на съемках не было ни одного черного дарования. Интересно, почему нет афроамериканских русалок?

— Черные женщины не любят мочить прическу.

— А-а.

С этими словами она грациозно, словно стриптизерша, крутанувшись вокруг металлического поручня в дверях, прыгнула в воду. За ней последовали «черти из табакерки», тоже голые, но по-прежнему в бумажных колпаках.

Хомини робко прошел вперед и уставился на воду долгим взглядом.

— Хозяин, мы все еще в Диккенсе?

— Нет, Хомини.

— А где же тогда Диккенс? Там, где кончается вода?

— Диккенс существует только в нашей голове. У настоящих городов есть границы, указатели и города-побратимы.

— И у нас так скоро будет?

— Надеюсь.

— Масса, а когда мы заберем мои фильмы у Фоя Чешира?

— Сразу же, как вернем Диккенс. Узнаю, у него ли они. Обещаю.

Хомини, полностью одетый, замер на ступеньках и потрогал воду мыском башмака.

— Ты плавать-то умеешь?

— Ага. Ты что, забыл про эпизод «Подводная рыбалка»?

Я и забыл об этой жуткой серии «Пострелят». Ребята сбегают с уроков и оказываются на рыболовецком судне, посланном для отлова акулы, которая терроризирует отдыхающих. Щенок Пит сожрал всю приманку, и тогда маленького Хомини обмазали рыбьим жиром, прокололи палец и подвесили к удочке за пряжку ремня. А потом опустили в воду. Под водой, чтобы не задохнуться, Хомини высасывает воздух из раздутых, как шарики, иглобрюхов. Два раза его жалит в пах электрический угорь. Фильм заканчивается тем, что приплывает огромный осьминог и в знак признательности «пострелятам», спасшим море от опасности, выпускает на всех фонтан чернил (да, еще выясняется, что резкий голос поющего Альфальфы обладает акулоотталкивающим свойством). Когда разноцветная ватага возвращается к встревоженным родителям, мать Хомини и Гречихи, растрепанная, в тюрбане, восклицает: «Гречиха, я ж говорила вашему папаше, что не буду заниматься его нагулянными детьми!»

Марпесса задремала у меня на коленях, а я уставился на океан, прислушиваясь к шуму прибоя и смеху. Впрочем, в основном меня заворожила нагая Лора Джейн, мерцавшая в океане, словно розовый коралл. Соски Лоры Джейн указывали на звезды, а лобковые волосы волновались в прозрачной воде, словно рыжий клубок шелковистых водорослей. Резкий разворот, манящее мгновение — и вот она уже под водой.

Тут Марпесса что есть силы вдарила мне локтем под ребра. Мне потребовалась вся сила воли, чтобы, в попытке облегчить боль, не уестествить ее прямо на месте.

— Посмотри на себя, ты ничем не отличаешься от остальных ниггеров-ангеленосов, что любят поглазеть на белых сучек.

— Белые девушки меня не интересуют, и тебе это известно.

— Вот пиздеж, да меня разбудил твой стояк.

— Аверсивная терапия.

— Это что такое?

Я не стал рассказывать ей, как отец фиксировал мою голову в тахитоскопе и три часа подряд передо мной мелькали запретные плоды его юности: пинапы, вкладки из «Плейбоя», Бетти Пейдж, Бетти Грейбл, Барбра Стрейзанд, Твигги, Джейн Мэнсфилд, Мэрилин Монро, Софи Лорен… После этого он вливал мне в глотку смузи из ипекакуаны и гибискуса. Пока меня выворачивало, он врубал на стерео Сент-Мари Баффи и Линду Ронстадт. Визуальный стимул срабатывал, но слуховой стимул его отвергал. И по сей день, впадая в грусть и тревогу, я включаю Рики Ли Джонс, Джони Митчелл и Кэрол Кинг: их слушали по всей Калифорнии еще до появления Бигги, Тупака и всяких кубиков ^[119]. Но если внимательно всмотреться под правильным углом, то видно, что в моих зрачках, словно на уцененной плазменной панели, впечатано остаточное изображение Барби Бентон.

— Да так. Просто белые девушки меня не интересуют вообще.

Марпесса села и положила голову мне на грудь.

— Бонбон? — Она пахла собой: детской присыпкой и дорогим шампунем, больше ей ничего не надо. — А когда ты в меня влюбился?

— «Цвет подгоревшего тоста» ^[120], — сказал я, вспоминая мемуары парня из Детройта, ставшие бестселлером.

Там шла речь о «полоумной» матери-одиночке, которая не хотела травмировать своих «двурасовых» детей словом «черный», растила их как «коричневых», называла «бежелоидами», отмечала «месяц коричневой истории», и герой до десяти лет верил, что так смугл оттого, что его отсутствующий отец — обожженное ударом молнии дерево магнолии у них во дворе.

— Отец тогда смог тебя уговорить, и ты стала членом клуба «Дам-дам». Эта книга, «Цвет подгоревшего тоста», всем понравилась, но во время обсуждения ты напала на чувака. «Меня достало, что авторы описывают черных женщин по оттенку кожи! То она у них медовая, то шоколадная! Моя бабушка по отцу — цвета кофе мокко, кофе с молоком или цвета сраного крекера! Почему они не описывают оттенки кожи белых персонажей с помощью пищевых продуктов и горячих напитков? Цвета йогурта, яичной скорлупы, цвета сыра-косички, обезжиренного молока. В этих расистских книгах нет ни одного такого героя! Вот почему черная литература — отстой!»

— Я что, правда сказала «Черная литература — отстой»?

— Ага. Я просто обалдел от тебя.

— Да, но у белых тоже есть оттенки кожи.

Вдруг набежала сильная волна, автобус закачался. В свете включенных фар можно было увидеть, как далеко слева формируется еще один высокий гребень. Я стащил с ног кроссовки, носки, быстро скинул рубашку и поплыл навстречу волне. Марпесса стояла в проходе в прибывающей воде. Она сложила ладони домиком, стараясь перекричать взволновавшееся море и усиливающийся ветер: