Книга Проклятие Мафусаила, страница 63 – Евгений Лурье

Что же будет теперь?

Писарь сделал несколько шагов в сторону и откинул наружу люк, врезанный в широкую трубу, похожую на мусоропровод. Рука по локоть погрузилась во тьму, а затем выдернула на свет блестящую металлическую капсулу. «Получите и распишитесь, вот здесь», — писарь поставил на полях галочку в том месте, где следовало оставить автограф.

Капсула оказалась теплой на ощупь и пульсировала. Было трудно поверить, что это все, что осталось. Отвинтив крышку, заглянул в урну. Мама лежала на дне ровным слоем. Боясь ее совсем потерять, он, задержав дыхание, бережно закрыл капсулу.

По крайней мере, ей уже не больно.

Не раздумывая, он с размаху ударил писаря капсулой прямо в голову. Темный балахон мелькнул перед глазами и упал на пол. Спустя мгновение во всем здании взревела сирена. Дверь, через которую вошел, не поддавалась, и он в панике заметался по комнате. Здесь было множество дверей, но ни одна из них не открылась. Выход оставался только один — через «мусоропровод». Сначала он заглянул в наклонный лаз, а потом просунул голову и плечи. Там было тесно и ничего не видно. Спрятав маму под куртку, он пополз то ли вперед, то ли вниз, но очень скоро уперся в преграду. Труба закончилась, а назад выбраться он уже не мог. Он начал задыхаться. Ему казалось, что стены сжимаются, выдавливая из него не воздух, но саму жизнь. Пот катился градом, заливал глаза, а дотянуться и смахнуть было нельзя…

* * *

Он закричал и проснулся.

Сначала было невозможно понять, где он очнулся. То ли поздний вечер, то ли приближается утро. Что-то похожее на пещеру. Предательски моргали плафоны, прицепленные прямо к скальной породе. Вокруг плясали тени, не позволяя разобраться, что к чему.

Бледные руки, покрытые мелкой испариной, лежали поверх шерстяного одеяла. Его слегка знобило из-за того, что белье вымокло от пота. Боль еще не ушла, но стала слабее. Облизнув пересохшие губы, он вспомнил, как потерял сознание, лежа на мерзлой земле, и все остальное.

— Пить хочешь?

На границе поля зрения появился сгорбленный мужчина в мятом и затертом медицинском халате. В сумраке было не разобрать, но по голосу ему можно было дать сильно за сорок. Он помог раненому приподнять голову и подал железную кружку. Тот принялся было жадно пить, но сразу закашлялся, отплевываясь.

— Ну-ну-ну, нужно выпить. Это лекарство, Паша.

Молодой человек недовольно скривился.

— Я привык, чтобы меня называли Молчуном.

— Хорошо, Молчун, — не стал спорить мужчина. — А ты можешь звать меня Знахарем. Меня тут все так величают.

По вкусу лекарство смахивало на смесь ослиной мочи и хреновухи, но выпить пришлось до конца.

— Наверное, у тебя много вопросов.

Молчун кивнул и устало опустил голову на подушку.

— Я тут отвечаю за лазарет. Доктор Айболит, — Знахарь хихикнул и поставил пустую кружку на тумбочку в изголовье. — Он под деревом сидит, приходи к нему лечиться… Впрочем, я, кажется слишком увлекся.

— Где мы находимся?

— Это Колония. Во внешнем мире нас окрестили поселенцами.

— Значит, добрались, — с облегчением выдохнул Молчун.

— Ну, если можно так выразиться. Рогволд, я уверен, считает иначе.

— Рогволд?

— Наш начальник безопасности. Это он доставил вас сюда. Опоздал бы на пару часов, не быть тебе моим пациентом.

— А что за гадость вы заставили меня выпить? — поинтересовался Молчун.

— Очень, очень полезный напиток. Напар из цветов пижмы с отваром из корня кровохлёбки. Снимает жар, восстанавливает силы и ускоряет выздоровление. Так сказать, форсирует внутренние резервы организма.

Парень отвернул одеяло и посмотрел на свой бок. На ребрах красовалась свежая чистая повязка.

— Рану я промыл и положил компресс с календулой, — пояснил Знахарь.

— Мне бы не помешали антибиотики, — засомневался Молчун.

— Антибиотики?! Что за чушь! Фармацевты их придумали и чуть не погубили человечество! Нужно доверять природе, а не выдумывать всякую отраву!

— Но у меня же сепсис…

— Никакого сепсиса у тебя нет, можешь мне поверить. Идешь на поправку.

Приведенные аргументы Молчуна нисколько не переубедили, но, глядя на грозного Знахаря, у него пропало желание продолжать спор.

— Где мой товарищ? — спросил он.

— А мне почем знать, — хозяин лазарета все еще злился. — Я вам нянька, что ли?!

Где поблизости раздались редкие всхлипы, и кто-то тихонько захныкал.

— Ну вот! Все из-за тебя!

Знахарь гневно сверкнул глазами. Пришлось вывернуть голову, чтобы проследить за тем, как он спешит в другой конец пещеры к занавеске из клеенки, за которой скрывалась ниша. Молчун заметил такой же непритязательный топчан, на каком лежал и сам. С лежанки свешивалась тоненькая детская рука. Занавеска закрылась, а через пару секунд под сводами пещеры зазвучал приглушенный голос Знахаря, который, сбиваясь, бормотал колыбельную.

* * *

Хотя Знахарь сразу обижался, стоило поставить под сомнение его методы лечения, но быстро отходил и вновь начинал болтать. Молчуну даже не пришлось просить — тот сам выболтал историю того, как оказался в Колонии.

Родился Витя Кравцов в те времена, когда китайцы еще не шастали по Восточной Сибири, как у себя дома, а трубы норильских заводов коптили небо круглые сутки семь дней в неделю. Мать его работала педиатром в детской поликлинике, а отец тащил лямку в металлоплавильном цехе. «Я его и видел-то пару раз в неделю, — ударялся в воспоминания Знахарь. — Приходил он поздно. Поест, примет для лучшего пищеварения сто грамм или того больше, а потом спать завалится. В общем, никакого воспитания от него я не получил».

Тем не мене, серьезных проблем у матери с ним не возникало. Витя рос мальчиком не слишком крепкого здоровья и вместо того, чтобы гонять во дворе балду вместе с прочими шалопаями («А ты попробуй в сорок градусов мороза в футбол поиграть, я на тебя посмотрю!»), протирал штаны в школьной библиотеке, что, конечно, не могло не сказаться на его авторитете. Бывал он нередко бит и скомпрометирован какой-нибудь хитрой выходкой хулиганистых одноклассников. Беллетристика Витю занимала мало, зато он очень интересовался тем, как устроены организмы на планете Земля, включая и человеческие особи. Краснея, Знахарь припомнил, что заманил на свою сторону очкастую девочку Аню, такого же аутсайдера, как и он сам. Совместное изучение анатомических подробностей человеческого тела происходило в комнате для хранения спортивного инвентаря, где и было грубо прервано уборщицей. Разбор полетов предсказуемо происходил в кабинете директора. В конечном итоге, очкастая девочка Аня перешла в другую школу, а «половозрелого павиана» (по выражению, директора) поставили на учет, как трудного подростка. Кравцов-старший, кажется, вообще не заметил, что произошло некое незаурядное событие. Мать вздыхала и качала головой.