Книга Разруха, страница 60 – Владимир Зарев

— Он никто… гоните его в шею!

Мне поплохело, в лагуне желудка зашевелились креветки. Срочно нужно было что-то предпринять, но я не знал, что.

— Я — телохранитель господина Николова, — процедил я сквозь зубы. Еще не выйдя из ступора, я все-таки догадался собрать разбросанные по столу купюры, защелкнуть их металлической прищепкой и сунуть во внутренний карман его куртки.

— Я тебя не знаю, ппо-шшел вон! — крикнул Борислав и замахал руками. — Я остаюсь с ними, они мои друзья, настоящие друзья. — Он сполз со стула и обнял испуганную женщину за колени. Его рука скользнула ей под юбку — женщина завизжала и вскочила на ноги.

— Господин Николов напивается редко, зато — от души, — пояснил я с нотками извинения в голосе. Потом с трудом поднял его на ноги — он был ужасно тяжелым, пьяным в дупель, теперь я понял глубокий смысл Валиных слов о его пьянстве. Он попытался меня оттолкнуть, но я все-таки доволок его до нашего столика. Борислав протянул руку и смахнул со стола тарелку с маринованными осьминогами, потом дотянулся до пепельницы и тоже сбросил ее на пол. Прибежала китаянка, ее любезное личико искривила гримаса ужаса, лицо залила желтоватая бледность цвета высохшего мела.

— Что вы принесли ему выпить? — прервал я ее охи и ахи.

Она наклонилась и вытащила из-под стола ополовиненную бутылку «Баллантайнс». Я даже представить себе не мог, как за несколько минут он ухитрился столько вылакать и не умереть не месте. И глянул на него с уважением. Борислав сполз со стула на пол, скрестив ноги в позе лотоса, ну просто поклонник Будды в медитации.

— Я велик, а ты — полное ничтожество, — прошепелявил он, еле ворочая языком.

— Кто будет за все платить? За еду и за разбитую посуду? — из кухни вышли несколько китайцев, запахло скандалом. Блондинка в углу все еще одергивала юбку, не смея сесть на место. Я оказался в западне, китайцы сужали круг, как во время облавы на дичь, Борислав снова пустил слюни. Я достал стодолларовую бумажку, свою сказочную прибыль за сегодняшний день, окинул ее прощальным взглядом и протянул официантке. Она быстро прикинула что-то в уме и вернула мне шестьдесят левов и горсть монет. Китайцы осклабились скользкими улыбками, кланяясь, как болванчики, с тем же усердием, с каким собирались намылить мне шею. Поднатужившись, я схватил Борислава в охапку, выволок на улицу и только там перевел дух. Дождь хлынул не на шутку, холодные капли ручейками стекали у меня по животу, который я не мог прикрыть — руки были заняты пьяной тушей.

— Я сделаю тебя богатым, Марти, вот увидишь, — неожиданно трезво произнес он. — Знаю неплохой кабак в Слатине, хлопнем по рюмочке, там и бабы есть…

— Даже не мечтай! — рыкнул я.

— Помогите! На помощь! — заорал Борислав. — Грабят!

Женщина, идущая по тротуару перед нами, ринулась сломя голову через лужи, подальше от нас, откуда-то выскочили двое полицейских.

— Что происходит? — спросил младший из них.

— Выпил человек, — ответил я.

— Он меня ограбил, забрал все мои деньги! — вопил Борислав. — Его зовут Марти, он ворюга!

— Предъявите документы, — скомандовал мне тот, что постарше, и ощупал наручники, свисавшие с его ремня.

Я на секунду выпустил Борислава из рук, тот пошатнулся и, слава богу, стравил — жирная рвота водопадом хлынула у него изо рта (мы стояли у здания Центрального телевидения), непереваренные креветки и осьминоги плюхнулись на асфальт у наших ног — полицейские брезгливо отпрянули.

— Убирайтесь, мужики, а то мы вас задержим!

Я с трудом тащил его на себе — он весил, как несколько мешков картошки. Повиснув у меня на плече, Борислав бессвязно лопотал:

— Все равно я от тебя улизну! (Словно хотел сказать другое: «Замучаю тебя, Марти, до смерти»). Он был не только невменяем, но и омерзительно выдрючивался, в нем проснулось нечто, подспудно дремавшее, я еще не мог определить, что именно. Он тяжело висел у меня на плече, дыша в шею. Наконец, мы прошли последние два квартала, и я засунул его в мою Ладу. Борислав закурил и притих. Его молчание было тоже каким-то ускользающим. И зловещим.

— Ну что ж ты за свинья такая, — я старался говорить с ним кротко, как с ребенком. — Валя нас ждет, а как я тебя привезу в таком состоянии? Я ведь ей обещал…

— К черту тебя и твою Валю! Нечего было обещать!

— Да ведь это же ты меня упросил, кретин!

В кабине остро завоняло горелой тканью и пластмассой. Сигаретой он прожег сидение, поэтому и молчал. «Эгоист и разрушитель, безответственный тип», — подумал я, понимая, что все еще двигаюсь наощупь, не в силах определить, что же с ним происходит. И хлопнул его по руке.

— Ты меня обокрал, — нечленораздельно промямлил он, — а теперь еще и бьешь!

Я остановил машину впритык к своему подъезду и затолкал его в лифт. Дверь открыла мама с вязанием в руке и попыталась улыбнуться.

— О, Борислав, здравствуй… как дела? А где Валя? — спросила мама.

— Я сделаю Марти богатым, — ответил он, — скоро вы все увидите! Я — гигант!

Он зашагал по коридору, цепляясь за стены, и его снова вывернуло наизнанку желудочным соком цвета мочи.

— Господи… — только и сказала Вероника, высунувшая голову в дверь спальни, и тут же брезгливо захлопнувшая ее за собой. Завоняло испорченной китайской едой.

Я затолкал его в гостиную, бросил на диван и вернулся в коридор убирать. Тряпка мгновенно набухла в руках жирной жижей, вода в тазике потемнела. Меня охватило чувство полной беспомощности, в желудке снова зашевелились съеденные креветки, тупо запульсировала головная боль.

— Я сегодня заработал шестьдесят левов, — громко сообщил я.

— Марти, Марти… — мама потянула из рукава носовой платочек.

Нужно было срочно что-то делать. Я попросил маму сходить в ближайшую аптеку и купить растворимые витамины. «Чтоб мама прислуживала этому чудовищу!..» — мелькнула у меня злая мысль. Слово осело в моем сознании. Когда я вернулся в гостиную, часы показывали шесть вечера. Борислав дремал. Скрип двери разбудил его.

— Мы с тобой сделаем чудеса, вот увидишь!

— Заткнись, скотина!

— Сам виноват, это ты меня напоил.

Он встал на ноги и попробовал открыть дверь на лестницу, наверное, не для того, чтобы попытаться сбежать, а просто чтобы досадить мне, полностью себе подчинить, показать, кто здесь хозяин. Это торжество над моим бессилием, над моей невозможностью выставить его, доставляло ему какое-то сатанинское наслаждение. Казалось, издевательство надо мной дает ему чувство собственной значимости. Мы схватились за грудки, и я с трудом отволок его назад в гостиную. Усадил в кресло и заставил выпить три стакана воды с витаминами. Он расплылся в пьяной ухмылке:

— Пытаешься загладить свою вину? Ты меня ограбил, Марти!