Книга Трансфер на небо, страница 23 – Анна и Сергей Литвиновы

Рассказывая, Костик все больше и больше приходил в азарт:

– Потом я позвонил в Аэрофлот. И оказалось…

Он выдержал эффектную паузу, но ни Опер, ни Варвара не выказали никакого нетерпения – просто стояли и смотрели на следователя. Слишком устали.

– …Оказалось, что этот чартер со Шри-Ланки, номер шестьдесят шесть двенадцать, уже прибыл! Вчера, в одиннадцать часов вечера, то есть в двадцать три по московскому времени!

– Интере-есно, – протянул Опер.

– А я что говорю! – воскликнул Костик. И продолжил: – Я тогда сразу же бросился звонить Анжеле Кондаковой на сотовый. Гудки проходят – значит, аппарат в зоне приема, но трубку никто не берет. Раз звоню, два, три… Ноль эффекта. И тогда я позвонил этой Анжелиной подружке, с которой она вместе вроде бы на Цейлон летала.

– Всех на уши поднял, – опять юмористически подмигнул Варваре Опер, кивнув в сторону следака.

– Ничего, – не обращая внимания на насмешливый тон, продолжал Костик, – эта девушка не спала, она как раз только что в Ленинград… ну, то есть, в Петербург, из Москвы прилетела. И знаете ли, что она мне сказала?

Следак интригующе обвел взглядом Опера с Варей.

– Что хочет выйти за тебя замуж, – усмехнулся майор.

– А вот и нет, гражданин Малютин, – торжествующе проговорил Костик. – Она сказала, что Анжела Кондакова, выходя из самолета, который, подчеркиваю, приземлился в аэропорту Шереметьево-один вчера в двадцать три часа, собиралась ехать к своему супругу Игорьку Кондакову, ныне зверски убиенному, – и добавил: – Прямо сюда, на базу!

Опер присвистнул.

Они трое так и застыли на ступеньках ночной базы, являя собой немую сцену к последнему акту «Ревизора».

Однако уже через минуту оторопь Малютина, равно как и его шутливое настроение по отношению к юному следаку, словно ветром сдуло. Он снова стал серьезным, озабоченным, деловитым.

– Значитца, так, – скомандовал он. – Я сейчас беру сержантов и снова прочесываю всю территорию базы. Судя по тому, как тут, на шлагбауме, «Порше» выпустили, они на самом деле могли прошляпить и целый взвод киллеров, сюда прибывших. Не говоря уже об этой бедной крошке – Анжеле Кондаковой…

Опер повернулся к девушке:

– А ты, Варька, сделай то, что уже давно должна была сделать – вместо того, чтобы с нами на машинках гоняться. Бери-ка в оборот своего возлюбленного Нычкина и начинай колоть его. Обещал он тебе рассказать что-то интересненькое про убийство? Обещал. Вот пусть за базар и отвечает. Можешь применять к нему методы допроса с третьей степенью устрашения. Лады?

Варвара хмуро кивнула.

– Лады. Только позвольте внести две поправки. Во-первых, Нычкин – совсем не мой возлюбленный. А во-вторых, я не Варька, а Варвара Игоревна. Ну или, в крайнем случае, лично для вас – просто Варя.

– Тю-ю, – протянул Опер, – обиделась. Зря. Ладно, не обращай на меня внимания. Я не со зла, а с устатку. Извини. Мир?

– Мир, – вздохнула Варвара. Долго сердиться на Опера она не могла: видела, что человек он незлобивый и не подлый (его характер уже хорошо успела изучить). Если он и мог обидеть, то только мимоходом, невзначай, не подумавши, но никак не со зла.

– А ты, – обратился оперативник к Костику, – обещал мне составить схемку: кто где из сборников на базе проживает. Ну и где она, твоя схема?

– Я же все это время Анжелой Кондаковой занимался, – вылупился на него следак.

– Ну что ты как ребенок, – поморщился Опер. – «Анжелой занимался!» Схема – дело-то пятиминутное. Сказал бы как есть: забыл. Эх, ладно, – вздохнул Малюта и похлопал Костика по плечу. – Давай сделай, мой дорогой, все равно же тебе потом для отчетности понадобится рисовать.

И скомандовал всем троим, включая себя:

– Ну, по коням.

* * *

Когда Варя заглянула в столовую, чтобы вытащить Нычкина на допрос (или как это лучше назвать – разговор по душам?), лицо футболиста просияло радостью, но искренней или фальшивой, она понять не могла. Честно говоря, она слишком уж устала за эту бесконечную ночь, чтобы еще кокетничать с южанином или принимать его ухаживания.

– Значит, так, гражданин Нычкин, – сухо предложила она еще в коридоре, когда форвард только вышел из столовой, – если у вас есть что рассказать мне по делу – рассказывайте. Если нет и опять начнутся сотрясания воздуха – тогда «до свидания».

– Экая строгая ты нынче, гражданин начальник, – изумился футболист.

– Да устала я, – вдруг вырвалось у Вари совершенно лишнее в данный момент признание.

– Могу помочь, – заботливо проговорил Нычкин, нежно касаясь ее руки. – Массаж сделать и все такое.

– Ты опять? – подняла брови Варя и беззлобно добавила: – Смотри, в лоб получишь.

За разговором они, незаметно для себя, проследовали по коридору и оказались на пороге комнаты отдыха – сейчас совершенно пустой.

Варя устало уселась в кресло, которое для предыдущих своих допросов облюбовал Опер.

– Ну, давай, рассказывай, – серым смазанным тоном предложила она. Она и впрямь утомилась, перенервничала, хотела спать. Ей уже все равно стало, кто на самом деле зарезал футболиста Кондакова. И даже было совершенно безразлично – будут ли иметь хоть какое-то продолжение их отношения с Нычкиным.

Больше всего ей в этот момент хотелось оказаться вдруг дома, в своей комнате, улечься в кровать, свернуться калачиком и заснуть.

А Нычкин выглядел огурцом – словно и не было бессонной ночи, словно он и не кувыркался весь вечер в постели с этой шлюхой Снежаной и не в его кровати обнаружили труп товарища по сборной. Он по-хозяйски уселся в кресло – в то самое, где сидел, когда его допрашивал Опер. Тогда он имел довольно-таки жалкий вид, а теперь – наоборот, закинул ногу на ногу, улыбнулся Варе, будто хозяин положения. Вдруг спросил:

– А ты каким спортом занимаешься?

– Карате, – на автомате ответила Варя, – и академической греблей.

– Ах, гре-еблей… – цинично протянул Нычкин, и это его последнее замечание, недвусмысленно намекающее на какие-то «толстые обстоятельства», вдруг взбесило Варвару. Однако она не сорвалась, постаралась взять себя в руки и дала нападающему отповедь.

– Так, уважаемый товарищ футболист, – заявила она предельно холодно, – хватит трепаться. Давай рассказывай то, что обещал. Надоели твои выходки.

– Ладно, не кипятись, – примирительно произнес Нычкин. – Лучше скажи мне вот что: вы Галеева допрашивали?

– Галеева? А кто это? Вратарь?

– Да, он самый.

– Я лично – нет, не допрашивала.

– А стоило бы.

– Что ты имеешь в виду?

– Только учти: наш разговор – сугубо между нами, о’кей? Если что, я никаких показаний давать не буду. Ни под протокол, ни в суде – никак.