Книга Преступление графа Невиля. Рике с Хохолком, страница 20 – Амели Нотомб

Страдание и несправедливость существовали всегда. С лучшими намерениями, которыми вымощена дорога в ад, наше время изобрело чудовищные словесные притирания, которые не исцеляют, а лишь увеличивают пораженную поверхность и создают нечто вроде постоянного раздражения на коже несчастного. Его боль усугубляется тучей кровососов.

В тот день Онорат преподнес супруге букет белых лилий: она была так тронута, что не подумала рассказать мужу про происшествие с зеркалом и реакцию младенца, что позволило отцу избежать произнесения неловких слов. Было жарко. Запах лилий невероятно усилился и достиг ноздрей ребенка. Тот пришел в восторг и интуитивно почувствовал, что существует любовь, отличная от той, которую он испытывал к матери: иная любовь, безмерная, которая просыпается при встрече с несравненной красотой, любовь, чье очарование пьянит, как благоухание цветов.

Отец, который все еще радовался первой фразе Деодата, заметил жене: «А ведь он прав. Это платье тебе идет».

Энида внезапно вспомнила про высказывание сына. Почему она про него забыла? Что произошло? Воспоминание о слезах и зеркале мелькнуло в ее голове, но она решила, что не стоит омрачать праздник крещения первой фразы.

Восхищенный отец подкинул малыша вверх и провозгласил его маленьким гением.

– Почему? – спросил младенец.

Изумление родителей. «Он сказал „почему“! Он сказал „почему“!»

Ребенок понял, что отца нужно оберегать не меньше, чем мать: представители этой породы приходят в восторг из-за любого пустяка.

На другом берегу Сены молодая пара, недавно поселившаяся недалеко от Аустерлицкого вокзала, произвела на свет девочку. Отца звали Плющ, мать – Роза. Младенца они назвали Мальвой.

– Вы уверены, что выбрали хорошее имя? – спросила медсестра.

– Да, – ответила роженица. – Имя моего мужа означает вьющееся растение, мое – цветок, розу. А вьющаяся роза – это мальва.

Перед лицом такой решимости медсестра сдалась и написала имя на браслете. В тот момент, когда она закрепляла браслет на запястье новорожденной, она взглянула в лицо малышке и невольно воскликнула:

– Какая ты красивая!

Личико Мальвы отличалось от других новорожденных, красных, сморщенных: девочка была гладкая и белая, как цветок хлопка, и никакие судороги не искажали черт фарфоровой куколки.

Люди, пришедшие с визитом вежливости в роддом, мгновенно попадали под ее обаяние.

– Какая прелестная девочка у вас получилась! – говорили они родителям, изумленные столь легким успехом.

Нашлось и несколько ворчунов, недовольных выбором имени, но и они всегда добавляли в конце:

– Да ладно! Она так красива, что ей пойдет любое имя.

Плющ занимался разработкой видеоигр, Роза была куратором художественной галереи в крутом новом квартале Шевальре. Им было по двадцать пять лет, и времени на младенца у них не оставалось. Через месяц после родов молодая мать вышла на работу, передоверив малышку своей матери, которая жила в роскошной развалине в Фонтенбло.

– Ты уверена, что это хорошая мысль? – спросил у нее Плющ.

– Я там выросла, и растила меня мать, – ответила Роза.

– И дом, и твоя мать в то время не были такими развалинами.

– Я желаю своей дочери такого же волшебного детства, какое было у меня.

Мать Розы звали Штокрозой – другое название мальвы ^[17]. Она с первого взгляда влюбилась в свою внучку.

– Я и не думала, что ребенок может быть еще красивее, чем Роза, – заметила она.

Никто не знал, сколько лет Штокрозе. Неведение подпитывало мысль, что она пришла из совершенно иной эпохи, когда удостоверения личности не существовали, а шестнадцатилетние девушки выбирали между карьерой феи или ведьмы. Казалось, что Штокроза выбора так и не сделала: в ней было столько же от ведьмы, сколько и от феи.

Роза понятия не имела, кто ее отец и как его имя. Когда она пыталась расспросить мать, та отделывалась заверением:

– Я любила его. Он погиб на войне.

– На какой войне? Французы не вели никакой войны, когда я родилась.

– Французы всегда ведут где-нибудь войну.

– Расскажи мне о нем.

– Не могу. Слишком велика была любовь.

Иногда у Розы мелькало подозрение, что Штокроза все выдумала. И однако, они жили во дворце, который был им завещан тем самым отцом, и их с матерью право собственности никогда не оспаривалось.

Единственный ребенок, Роза провела множество послеполуденных часов на чердаке сарданапаловского дворца ^[18], роясь в сундуках и воображая себя наследницей царской династии. Там были любовные письма, адресованные матери, одно прекраснее другого, с неразборчивыми подписями и самой разной каллиграфией. Девочка гадала: происходит она от множества мужчин или же от одного, но питавшего к Штокрозе все виды любви. Не было ни портретов, ни фотографий, единственным следом были письма.

Мистический отец совсем не оставил денег. Штокрозе пришлось заняться хиромантией, чтобы не умереть с голоду. Клиенты прибывали в это невероятное жилище, которое рушилось прямо во время сеансов ясновидения, – медиум упорно повторяла, что это знак. Ей верили. Сама обстановка была своего рода шедевром: они входили в развалины будуара, их принимала женщина с загадочной внешностью, прекрасная и уродливая, молодая и в то же время старая, ласковая и пугающая; она предлагала сесть и раскрывала ладонь посетителя с такой деликатностью, словно речь шла о первопечатной книге. Потом долго со страдальческим видом всматривалась в длань того, кого эта медлительность вгоняла в тревогу, и в конце концов предсказывала события до крайности положительные, пока им на голову осыпалась штукатурка. Заканчивала свои сеансы она всегда одной и той же формулой:

– Вы под защитой.

Клиент платил и сбегал, пока пифия не передумала.

Роза иногда спрашивала мать, нравится ли той насмехаться над людьми.

– Кто тебе сказал, что я насмехаюсь?

– Я наблюдала за тобой, спрятавшись за занавесками. Ты говоришь от фонаря, это же видно.

– Если быть точнее, я открываю рот и слушаю, что из него доносится. Я не знаю той части меня, которая говорит.

– Мама, а твои пророчества сбываются?

– Представления не имею. Нареканий никогда не поступало. А раз я предсказываю только счастливые события и триумфы, то доставляю удовольствие.

– Это не очень честно.

– Ты не права. Сто процентов клиентов уходят от меня счастливыми.