Онлайн книга «Сто фактов обо мне»
|
14. Я христианин. 15. У меня умирали родные и близкие. 16. Люблю иллюзии. 17. Люблю смотреть фильмы. 18. Три раза лежал в больнице. 19. Моя фамилия состоит из 13 букв. 20. В детстве хотел стать учителем начальных классов, чтобы мучить детей домашними заданиями и ставить им двойки. 21. Хочу уметь рисовать. 22. Хочу научиться играть на муз. инструменте. 23. Есть двоюродный брат. 24. Скоро еще один будет: тетя снова беременна. 25. Есть троюродные сестры и многоюродный брат. 26. Люблю тайны. 27. У меня не все в порядке с головой. 28. Мою маму зовут Анна. 29. Не хочу учиться. 30. Любимое время года – зима. 31. Я наивный. 32. Я пишу это по совету Маркела. 33. Пишу с маминого старого телефона. 34. Постоянно хочу спать и есть. 35. О! Я очень наивный! 36. Я переехал в Коровино. Это дурацкое название. 37. Из 24 шрамов 5 я сделал себе сам. 38. Я не люблю кошек или, как скажут некоторые, просто не умею их готовить. 39. Я люблю готовить еду. 40. К сожалению, у меня слишком развита фантазия. 41. Мне кажется, что я поздно родился. 42. Я хочу собаку хаски и хамелеона. (См. Википедию: «Хамелеоны {лат. Chamaeleonidae) – семейство подотряда ящериц отряда чешуйчатых, приспособленных к древесному образу жизни, способных менять окраску тела»). 43. Я обалдел, когда узнал, что по-русски хамелеона можно называть «земляной лев». На факты с 44 по 100 у Подгорбунского не хватило пороху. Правда, он не одинок: редко кто дотягивает до сотки. Я решил – это надо исправить. Буду тем, кто напишет ровно сто фактов о себе. Да, Подгорбунский назначил собирательнице откровений свидание. Она обещала прийти.  32. МОЙ ОТЕЦ МЕНЯ НЕ ПОНИМАЕТ Я продолжу ту историю с заявлением. Хочу доказать, что отец и я – вода и пламень, плюс и минус, инь и янь, московский «Спартак» и петербургский «Зенит». На следующий день я отдал заявление моей матери, написанное Подгорбунским, физруку, а через пару дней, сидя за ужином, отец сообщил: – Валер, меня в твой лицей вызывают. Не знаешь, по какому поводу? – Из окон не прыгал, йогуртом в столовке не бросался, – ответил я, жуя пельмени. – Не знаю, чего они там. В общем, отец отправился на встречу с Натальей Юрьевной. Она у нас второй год классным руководителем, преподает алгебру, такая круглая тетка, на переменах смеется, когда видит, как мы с ребятами бегаем и прыгаем. Сначала смеется, а потом ругает: – Десятый «А»! Вы маленькие? Пол проломите! Отец пришел из лицея на следующий день задумчивый, сел перед теликом, взял пульт, но включать телик не стал. Сидел так минуты три, потом позвал: – Валер. Я подошел к отцу: – Чего? – Сядь. Поговорим. Не люблю я этот отцовский настрой – каменное лицо, сосредоточенно сдвинутые брови. Сейчас начнется… В сентябре отец стирал мои джинсы и нашел в кармане нож, тогда тоже были непроницаемое лицо, брови в одну полоску, расспросы: – Валера, зачем ты носишь нож? Тебе кто-то угрожает? От кого ты решил защищаться? Я тогда отцу ответил: – Пап, я иногда люблю колбаски купить… докторской… сяду на бульваре, порежу на ходу и… с булкой. Вкусно! Я не дурак говорить отцу, что в нашем дворе есть одна компания старших пацанов, они к кому не лень пристают – сигарету дай, деньги. Я как-то от них убежал, но это был позор. С тех пор ношу нож, если новая встреча – не побегу, решил защищаться, как мужик. Раз отец попросил сесть, я сел недалеко, на диван, сделал внимательное лицо, глаза в кучку. Отец посмотрел на меня и сказал: – Давай скажи, у тебя есть вопросы ко мне? Что-то не так? Как жизнь молодая? «К чему это он клонит? – подумал я. – Заход какой-то левый». Отец смотрел на меня и ждал. Тогда я придумал, что спросить: – Пап, я в ванной вчера краску для волос нашел. Цвет – роскошный каштан. Ты красишься? Отец смутился, хотел что-то с ходу брякнуть, но потом хмыкнул и признался: – Крашусь. – Зачем? Обновление? – Валер, это не то, что ты подумал. Просто хочу выглядеть на тридцать пять. Чтобы на работу без вопросов брали. Отец ответил честно, и мне почему-то стало его жалко. Моему отцу пятьдесят лет. Все понятно – сутулые плечи, седые виски. Я у него поздний ребенок. Когда отцу было тридцать четыре, я появился на свет и меня назвали в честь моего дедушки по линии отца. Мы с отцом помолчали. Вдруг он спросил: – Валер, ты разве забыл, что у тебя плохое сердце? Ты же стоишь на учете у докторов! – Не забыл, – ответил я. – При чем тут мое сердце? – При том. В байдарочный поход тебе нельзя. Нагрузки, сложности. В пути приступ, что тогда педагогам делать? – Ничего. Звонить ноль – три! – раздражился я. – Пап, ну ты как всегда – про нагрузки и мое сердце! Я в Интернете читал – с моей болячкой живут сто лет. Отец встал, походил по комнате, зачем-то потрогал листья бегонии (у нас на окне растет гигантская бегония), сел в кресло снова и, уже не глядя на меня, сказал: – Валера, мне надоело твое вранье. Думаешь, данные из одной школы не поступили в другую? И учителя дураки, они про учеников ничегошеньки не знают? Я пожал плечами: хрен их разберет. – Кто писал заявление? – спросил отец. Ах вот оно что! – Я, – легко ответил я, улыбнувшись. – Врешь. Почерк росписи не твой, – строго парировал отец. – Ой, я забыл! Если не я, то Подгорбунский, – сообщил я. А что тут такого? Мы же не магазин ограбили. – Рыжий такой? Серьга в ухе? Из прошлой школы? – Вопросы из отца прямо посыпались, как горошины из стручка. – Ну да, – опять легко подтвердил я. – Рыжий. Серьга. – Значит, проделки Подгорбунского? – В голосе отца прозвучали угрожающие нотки. – Пап, ладно. Что ты пристал? Ну сидели с Подгорбунским, ржали. Потом придумали про заявление… – заканючил я. – Пошутить уже нельзя? |