Онлайн книга «Эксклюзивный грех»
|
– Здесь моя мама. – Тетя Рая?! – Да. Тетю Раю Дима помнил отлично. Еще с младенчества. И любил ее. Веселая, шумная и простая тетка. Но, позвольте, она же была вчера на похоронах! И молча держала Диму за руку, и он был благодарен ей за это… – Что случилось? – Ее машина сбила. – Что?! Надя решила, что он не расслышал, повторила покорно: – Ее сбила машина. – Что ж ты раньше-то молчала! Что с мамой?! – Меня к ней даже не пускают. Говорят, состояние очень тяжелое. – Ты где, Надя? – Я из автомата звоню. – Откуда, я спрашиваю?! – Снизу, из вестибюля Склифосовского. – Главный корпус? Большой такой, стеклянный? – Да. – Я сейчас приеду. – Я в “сочетанной травме” буду. На шестом этаже. – Еду. Жди, Надя. Дима завел авто и с пробуксовочкой, с визгом шин вырулил на проезжую часть, в сторону центра. “Пристегните ремни, – пробормотал он сквозь зубы самому себе, – сейчас будем летать”. Дима. Тот же вечер, 23 часа 50 минут Вот не ждал Полуянов, что вечер он закончит в больнице!.. Склифосовский вытеснил все предыдущие впечатления бестолкового, раздрызганного дня – несмотря на то что Дима в больнице провел всего два часа. От Первого Северного окружного управления милиции, с улицы Адмирала Макарова, он помчался к Сухаревке. И дороги вроде были меньше забиты, чем днем. И выбрал Дима “левый” маршрут, избегая проспектов, ехал огородами. И вел авто активно: подрезал попутные, проскакивал на желтый, на встречную выезжал. А все равно: до Склифа (всего километров десять, если по прямой) он добирался целый час. По пути думал, какие знакомства можно задействовать, чтобы помочь тете Рае. Бывало: заводили Диму в Склифосовского большие журналистские дороги. Имелись у него там знакомцы. Доктор Гусев, например, – зав, отделением. И дважды доктор (по профессии и ученому званию) Вахтанг Георгиевич. Беда только, что первый отделением лечебной физкультуры заведовал. А второй работал в отделении нейрохирургии. Как-то не по теме. Во всяком случае, пока не по теме. (Будем надеяться, что тетя Рая пойдет на поправку и когда-нибудь ей пригодится лечебная физкультура. А нейрохирургия не понадобится вовсе.) Димочка мог, конечно, прямо с дороги позвонить домой и одному доктору, и второму. Номера их телефонов имеются в безразмерной памяти мобилы. Плевать, что ночь. Они же врачи. Не отказали бы – помогли спецкору всероссийской молодежки. Однако, решил Дима, незачем спешить. “Будем действовать по обстановке. Порой шоколадка для медсестры бывает полезней, чем “тонна” баксов для главврача”. Бессонная, по-советски уродливая громада Склифа возвышалась над прилегающим районом. Несмотря на позднее время, окна горят неоновым белым или ярко-синим светом. Дима загнал авто на стоянку. Через охрану он прорвался, потряся коленкоровыми корочками “Молодежных вестей”. Прошел к лифтам. Что за печальный интерьер в главном госпитале российской экстремальной медицины! Линолеум – волнами. Полутемные коридоры. Убогие лифты. Все время встречаешь озабоченных толстых женщин южных кровей. Они в черном, громко переговариваются на гортанных наречиях. Расхаживают “бойцы” в кожанках. То ли охраняют кого, то ли навещают. А может, собственные старые раны долечивают. А вот врачей и сестричек не видать. Надю Дима заметил в коридоре шестого этажа. Она стояла к нему спиной, смотрела в окно. Хоть он ее видел, считай, один раз во взрослой жизни, все равно сразу узнал. Издалека. Печальная спина. Горестные плечи. Всматривается куда-то в уличную темноту. Его, Диму, что ли, с такой надеждой ждет? Подошел, положил ей руку на плечо. “Ой!” – она дернулась, испуганно обернулась. Узнала, воскликнула удивленно-радостно: “Дима, это вы!” – и рванулась обнять его, прислониться к его плечу – да спохватилась, остановила саму себя на полудвижении… Косметика чуть смазана. Глаза припухшие. Смотрит на Диму снизу вверх: во взгляде горечь и надежда. – Как мама? – Меня к ней не пускают. Была операция. А сейчас она в реанимации. В отделение могут перевести только завтра. – Что врачи говорят? – Что состояние тяжелое. Она без сознания. – И это все, что они говорят? – Сказали: у нее множественные переломы ребер. Кажется, еще и таза. Внутренние кровоизлияния. Сотрясение мозга. На глазах Нади выступили слезы. – Кто дежурный врач? – продолжил наседать Дима. – Я.., я не знаю… Женщина какая-то, – растерянно пробормотала Надя. "Ох, овца ты, овца!..” – чуть не выругал ее Дмитрий вслух. Но вместо этого проговорил: – Ладно, жди здесь. Я все узнаю. Потом он долго искал дежурную врачиху. Она, оказывается, в ординаторской пила чай с тортиком. На столе стояла початая бутылка коньяку. – Что вы хотите? – не слишком ласково она встала К нему навстречу. Тут же в кармашек ее халата перекочевала из Диминой руки стодолларовая купюра. Врачиха скосила глаза на перелет банкноты. Ничего не сказала, но стала явно любезней. Потом был долгий рассказ о состоянии больной Митрофановой, уснащенный множеством медицинских терминов. По их обилию, а скорее по сочувственному выражению лица докторицы Дима понял: дела тети Раи, кажется, дрянь. В конце беседы он прямо спросил: – Она выживет? Врачиха проговорила стандартное: – Мы делаем все возможное. – И все-таки? – А кто вы ей? – полюбопытствовала в свою очередь женщина. – Зять, – соврал Дима. – Будущий зять. – А дочка-то ее здесь? – Да. – Знаете что, будущий зять: забирайте-ка вы свою.., свою невесту и поезжайте домой. Ни врачам, ни самой больной вы сейчас ничем помочь не можете. Только сами измучаетесь. А завтра с утра ситуация, возможно, прояснится. – Так есть надежда? – Все в руках божьих. А надежда – она всегда есть. В коридор к Наде Димочка вышел с непрошеной мыслью: “Кажется, мне предстоят еще одни похороны”. Вслух, конечно, сказал девушке совсем иное: – Поедем-ка отсюда. Врачи говорят: все будет хорошо. – Правда? – просияла Надя. Дима. Та же ночь. 02 часа 35 минут Он думал: ни за что не заснет в незнакомой постели. А только смежил веки – сразу провалился в глубокую и длинную угольную шахту. И ему ничто не снилось. …Хотя сниться могло многое. Когда они с Надей вышли на ступеньки Склифа, во влажный воздух осенней Москвы, Дима вдруг почувствовал дичайший голодный спазм. Он вспомнил, что не обедал – не говоря уже об ужине. |