Книга Колыбельная для жандарма, страница 21 – Ольга Игоревна Елисеева

«Одним терактом отправили нас в каменный век», – злился Карл Вильгельмович. Он сам продолжал скакать туда-сюда через портативный телепорт. Времени жалко. Но, что греха таить, каждый раз сжимался перед полыньей перехода. Поэтому сначала воспринял слова доктора Фунта как чрезмерную заботу о своей высокой персоне.

– Мы сможем наблюдать, но не участвовать в ее воспоминаниях. Однако вам лично стоило бы воздержаться. Посадите кого-то из своих.

– Это почему? – буркнул Кройсдорф. Ему было любопытно, что у Елены в голове.

Вместо ответа сомнолог протянул шефу безопасности наушники и воткнул в разъем серебряный стержень Кореневой.

– Мы подстраивали «боб» и вот что услышали.

До слуха Алекса донеслась знакомая мелодия «Весеннего квартета».

– Это ошибка, – уверенно сказал он. – Вы просто перепутали.

Доктор Фунт покачал головой.

– Это ее. А это ваше. – Он заменил стержни.

– Вы же говорили, как отпечатки пальцев! – возмутился Кройстдорф.

– Так и есть, – засуетился Блехер. – И на самом деле у вас музыка разная. Мы проигрываем на четыре канала, а можно на шестнадцать и на тридцать два. Но тогда мелодия невероятно усложняется. Наши биоритмы…

– Включайте, – потребовал шеф безопасности. – Должны же мы чем-то отличаться.

– Вы не родственники? – прямо спросил сомнолог. Он вообще был бестактнее коллеги. – Это объяснило бы вашу заботу.

– Разве что родственные души. – В наушниках Кройстдорфа зазвучала усложненная мелодия. В разговор флейты и скрипки вплелся рожок, предвещавший охоту в мартовском лесу. Всадники несутся по еще не осевшему снегу, заливается свора, волки скалят зубы. Нечего вам, серым, с голодухи шариться по крестьянским хлевам. Барам забава, селянам польза. Так веками жили его предки, и было бы странно, если бы что-то не отложилось на дне души.

Вступили литавры и медные трубы. Да, это он на параде. Высоко вскидывает голову, так, чтобы кончик носа упирался в горизонт – бабушка учила. Очень приятное событие: немцы любят маршировать.

А вот ее запись. Чардаш. Первые две октавы. Даже странно, что у него нет. Он тоже любит именно это место в обработке Брамса. Кажется, что ты несешься, пригнув голову к лошадиной гриве, и время скользит мимо тебя, как разрезанный воздух.

Потом полонез. Хорошо. Даже очень хорошо. Пары выступают в длинном зале, под дубовым резным потолком с закопченными балками.

«Кто же ты? Никогда не поверю, что подобные ритмы – наследство простонародной бабушки». Ах, нет. Пошли песни девок на лугу у реки. И опять нежно и грустно залился рожок. Его рожок.

– Пора входить в систему, – строго проговорил нейролог. – Вы решили?

Кройсдорф кивнул.

– Пойду сам. Ничего менять не будем.

– Рискуете, – предупредил Блехер. – Из-за схожести ритмов вас может утянуть в ее воспоминания.

Алекс надел шлем.

* * *

Первое, что они увидели, был горный ручей под водопадом. Елена купалась в нем. «А ничего так фигурка», – отметил про себя Кройстдорф и тут же шикнул на светил:

– Не пялиться!

Возле Кореневой появились две здоровенные змеи. «Гады к гадостям», – шеф безопасности до сих пор доверял народным толкованиям.

Одна из рептилий – белая с черными пятнами – решила уползать вверх по склону, втягивая свое грузное длинное тело в расщелину. Другая – фиолетово-пурпурная с переливами – резвилась возле Елены в воде и даже заползла в капюшон неведомо откуда взявшейся спортивной курточки.

– Змеям вы тоже прикажете не пялиться? – ядовито осведомился доктор Фунт. – Или сами досадуете, что молния застегнута?

Этот наглец уже раздражал шефа безопасности.

– Змеи олицетворяют собой первичные энергии, – продолжал тот. – Ваша не родственница отсекает от себя ровно половину того, что ей дано, и пользуется только одной стороной личности.

– Змеи – это ее брат и жених, – буднично отрезал Кройстдорф. Сомнолог посмотрел на собеседника с жалостью: какая нищета толкований! – Где мы? – требовательно спросил тот. – Что-то ни Биг-Бена, ни Виндзора не видно, а лужа не тянет на Темзу.

– Мы вошли через быструю фазу сна, – сообщил Фунт. – Кстати, у нашей пациентки вообще нет медленной.

– Как это нет? – возмутился Карл Вильгельмович. – У всех есть…

– Мозг человека – очень сложная штука, – попытался вмешаться Блехер. – Мы знаем всего несколько процентов. Идем на ощупь, и можно сказать, что все наши сведения…

– Короче, – пояснил сомнолог, – у нее сейчас рваный сон. Правда, с картинками. Так не может быть всегда, но, очевидно, в последнее время у нее избыток информации, стрессы. Чтобы она не погрузилась в депрессию от пережитого, ее мозг вертится как белка в колесе. Чистит воспоминания от шлака. Цензурирует, если вам так понятнее. – Фунт неодобрительно поморщился.

«Цензуры двести лет как нет, – разозлился Кройстдорф. – А они все не прощают. Мое ведомство вообще создали через полтора века после отмены…» Не важно, что ты есть сейчас, важно – чем можешь стать при удобных обстоятельствах. Общество не любит вожжей, личность – контроля.

– Итак мы вошли через сон, – вслух уточнил шеф безопасности, – но нам надо глубже, не в образы, а прямо в память.

– Я говорил, прямо в память, – чуть не запрыгал нейролог. – Куда теперь нас уведут ее грезы? Испарения Морфея, так сказать?

Долговязый Фунт глянул на коллегу сверху вниз и снова обратился к Кройстдорфу:

– Вы видите что-нибудь подозрительное вокруг?

Тот повертел головой и пожал плечами. Горы как горы. Водопад как водопад.

– Давайте пойдем за той змеей, в расщелину, – предложил он. – Единственное, что скрыто и не может быть осмотрено с нашей позиции.

Светила закивали, хотя обоим очень не хотелось лезть в дыру. Втроем они поднялись по склону, перешагивая через сухие ошметки сброшенной прошлогодней шкуры монстра. И, нагнув головы, полезли в темноту, ожидая, что в нос вот-вот ударит запах серпентария.

Вместо этого впереди замаячил свет, причем шедший из окна с витражом. На каменный сланцевый пол ложились цветные блики. Потом они вдруг запрыгали по дубовому паркету, по толстенному ковру с ворсом выше щиколотки, и Кройстдорф со спутниками вступили в библиотеку старинного лондонского дома. О том, что дело происходит в Англии, говорили не только ожидания, но и особый переплет оконных рам, где нижние стекла вдвигались наверх.

Теперь Елена сидела у стола, в кресле с высокой готической спинкой, вырезанной в виде церковной розы. Напротив нее брат Павел – шеф безопасности знал его по фотографиям, он держал сестру за обе руки и, улыбаясь, внушал что-то, как маленькой:

– Цивилизация всегда побеждает дикость и невежество. Поколения наших оппозиционеров находили здесь дом. – Хозяин обвел глазами стены, на которых в темных рамах висели портреты Герцена, Бакунина, Кропоткина и Засулич.