
Онлайн книга «А тебе слабо?»
Я сижу на чересчур мягком кресле перед трюмо Эллисон и смотрю, как она закалывает мои волосы. Я терпеть не могу высокие причёски, но жаловаться не приходится. Час назад Эллисон собственноручно выкрасила мне в чёрный шесть прядей волос. Теперь мои волосы на дюйм золотистые у корней, иссиня-чёрные до плеч, а полностью чёрные пряди выравнивают всё это дело. – Скотт взбесится. – Ещё как, – говорит Эллисон. – Но это я возьму на себя. Я улыбаюсь, Эллисон смотрит на моё отражение в зеркале и тоже улыбается. С тех пор как я вернулась из больницы, у нас с Эллисон установилось хрупкое перемирие, и я теперь всё время боюсь сказать или сделать что-нибудь неправильное и снова её разозлить. – Почему ты так хорошо ко мне относишься? Эллисон хватает щипцы для завивки и награждает меня свирепым взглядом, когда я позволяю себе поморщиться. Она ловко завивает несколько прядок, которые никак не хотят вести себя так, как она хочет. – Потому что Скотт тебя любит. Хм. Он любил меня и раньше, но это не мешало ей ненавидеть меня. Впрочем, я и сама много сделала для этого. – Прости, что я сказала, будто ты его окрутила. Щипцы больно тянут меня за волосы, я прикусываю губу. Эллисон отпускает мои волосы, и маленькие локоны весело подпрыгивают над моей шеей. Ладно, я это заслужила – и дёрганье за волосы, и локоны. Пожалуй, теперь мы квиты. Эллисон откладывает щипцы на столик. – Прости… да, прости меня. Я не хотела, чтобы ты жила здесь. Я моргаю. Что ж, это звучит довольно грубо, зато честно. – Скотт рассказал мне о твоём прошлом, но, до тех пор пока ты не появилась здесь, для меня это была всего лишь история. Я предпочитаю жизнь простую, ясную и чистую. Ты сделала Скотта сложным. – Скотт всегда был сложным. Эллисон брызгает на меня лаком для волос. – Теперь я это знаю. Скотт громко откашливается, и мы с Эллисон дружно оборачиваемся. Он входит в комнату. Я встаю, и Скотт широко улыбается при виде моего чёрного платья до колен, с открытыми плечами. Но потом его взгляд падает на мои волосы, и он хмурится. – Это я сделала, – без тени раскаяния говорит Эллисон. Скотт округляет глаза. – Ты? – В прошлые выходные ты разрешил ей надеть эти ужасные кеды с платьем, помнишь? Я тебе обещала, что ты об этом пожалеешь! Я съёживаюсь, глядя на свои фирменные «конверсы». – Но я же надела колготки. Это была огромная уступка с моей стороны. – Надень свитер, – говорит Скотт. – Она не будет надевать свитер! – набрасывается на него Эллисон. – Это будет выглядеть просто ужасно! – Мне нет дела до того, как она выглядит! Меня заботит то, насколько она заголилась! Эллисон прижимается к Скотту, он целует её в губы. Я отворачиваюсь. После того как я вернулась из больницы, они стали делать это гораздо чаще. Они не просто целуются, а по-настоящему, с чувством. Они целуются, потому что любят друг друга. Потом Эллисон выходит из комнаты, а Скотт засовывает руки в карманы. Я подавляю желание почесать заживающий висок. – Эллисон замазала мой порез. – Я уже заметил, – Скотт кивает на мою левую руку. – Как рука? Я пожимаю плечами. – Нормально. Чёрная гипсовая повязка – это только временно. Трент раздробил мне кучу костей в кисти, запястье и локте. Через две недели мне предстоит новая операция. Я барабаню здоровыми пальцами по ноге. Мне казалось, что я смогу не спрашивать, но теперь выясняется, что не смогу. – Как идёт мамин процесс? Вчера состоялись предварительные слушания по делу мамы и Трента. Я сказала Скотту, что не хочу знать, что там будет, но любопытство терзает меня. – Вполне естественно, что ты хочешь знать. Он смотрит мне в глаза, а я подавляю миллион противоречивых чувств, разрывающих меня. Я киваю, и Скотт продолжает: – Твоя мать согласилась на сделку о признании вины, поэтому её приговорят к шести годам заключения. Трент, вопреки совету своего адвоката, настаивает на своей невиновности. Окружной прокурор считает, что ему дадут пятнадцать лет. Тревога клубком сворачивается у меня в животе, я обессиленно опускаюсь на стул. – Значит, будет суд. Скотт кивает. Мы все надеялись этого избежать. – Да. Если состоится судебный процесс, нам с Райаном придётся увидеть Трента во время дачи показаний. Я судорожно вздыхаю, пытаясь успокоиться. – Ты говорил с мамой? – спрашиваю я. Скотт качает головой, а я даже не знаю, что чувствую. Сейчас я вообще не знаю, что чувствую к маме. Шесть лет. Моя мама сядет в тюрьму на шесть лет, и это устроила я. – Ты поступила правильно, малыш. – Я знаю, – тихо отвечаю я. Да, я это знаю, но от этого мне ничуть не легче. Раздаётся звонок в дверь, и тревога уходит. Райан пришёл. Добродушная улыбка расплывается на лице Скотта. – А вот и принц Очарование. – Слушай, Скотт… Он знаком предлагает мне продолжать. – Послушай, как ты узнал про героин? Это же страшная тайна. Я понимаю, тебе нужно было чем-нибудь меня шантажировать, но я подумать не могла, что это окажется героин! Скотт чешет за ухом. – Я как раз занимался наймом частного детектива, чтобы разыскать тебя, когда мне вдруг позвонила твоя тётя. Когда я приехал в участок, то сразу решил, что ты уедешь домой только со мной. Мне было достаточно один раз взглянуть на твою мать, чтобы понять, насколько всё плохо, – он вздыхает. – Она так страшно нервничала при виде копов, что я понял: ей есть что скрывать. Я бы сказал что угодно, чтобы удержать тебя здесь. Но я никогда не произносил слово «героин» ни при тебе, ни при твоей матери, я вообще ни разу не был в её квартире. Я просто догадался, что у неё есть тайна, и блефовал. Ну вот, теперь я чувствую себя идиоткой. Счастливой идиоткой, но тем не менее. – Умно, ничего не скажешь. Скотт ухмыляется. – А то! Во время двухминутного ожидания мои ладони покрываются липким потом, в том числе и та, что в гипсе. Бабье лето в штате Кентукки заставляет в разгар ноября чувствовать себя как в июле. Когда мы выходим на футбольное поле, Райан держит меня за руку, как будто не замечая, до чего она липкая и холодная. Толпа кричит и беснуется на трибунах, а ведущий громко сообщает всем присутствующим, что наш с Райаном выход первый и десятый. Одному Богу известно, что это значит. |