Онлайн книга «А тебе слабо?»
|
– Ага, – поддакиваю я с полным ртом, – тебе точно стоит ко мне прислушаться. Твоя жена опасается, что я типа выступлю в стиле Мэнсона [15] и перережу ей глотку, когда она уснёт. – Я улыбаюсь ей в лицо для закрепления эффекта. Кровь отливает от её лица. Иногда я обожаю быть самой собой. Скотт окидывает меня быстрым взглядом: начинает с чёрных волос, потом переходит к чёрному лаку на ногтях, к кольцу в носу и заканчивает одеждой. После этого он поворачивается к своей жене. – Ты не могла бы ненадолго оставить нас? Эллисон выходит, не сказав ни слова. Я загружаю в себя одну порцию хлопьев и нарочно говорю с полным ртом. – Тебе пришлось покупать для неё строгий ошейник или он был в комплекте? – Не надо говорить неуважительно о моей жене, Элизабет. – Что хочу, то, блин, и делаю, дядюшка Скотт! – я пародирую его вальяжный тон. – Потерпи, сейчас я доем эти дурацкие хлопья, позвоню Исайе и свалю домой. Он молчит. Я – хрум-хрум-хрум. – Что с тобой случилось? – ласково спрашивает он. Я проглатываю всё, что у меня во рту, кладу ложку и отодвигаю от себя полупустую тарелку. – А ты как думаешь? Скотт – мастер долгих пауз. – Когда он ушёл? Не нужно быть телепатом, чтобы догадаться, что Скотт спрашивает о своём придурочном брате. Чёрный лак на моих ногтях облупился по краям. Я соскребаю его ещё больше. Прошло восемь лет, а мне до сих пор тяжело об этом говорить. – Когда я была в третьем классе. Скотт меняет позу. – А мама? – Слетела с катушек, как только он ушёл. Это должно произвести на него впечатление, поскольку мою маму и до ухода отца вряд ли можно было назвать образцом идеальной матери. – Что у них случилось? Не твоё дело. – Ты не приехал за мной, как обещал. И перестал звонить после того, как мне исполнилось восемь. Холодильник вздрагивает. Я соскребаю ещё немного лака. Скотт проникается осознанием того, какой он урод. – Элизабет… – Бет, – перебиваю я. – Я предпочитаю Бет. Где твой телефон? Я еду домой. Копы забрали мой сотовый и отдали его Скотту. Когда мы ехали в машине, он сказал, что выбросил его в урну, потому что мне «больше не нужны контакты с прошлой жизнью». – Тебе недавно исполнилось семнадцать. – Неужели? Ну и ну, а я и забыла. Наверное, потому что никто не догадался устроить мне праздник. Он пропускает мои слова мимо ушей и продолжает: – На этой неделе адвокаты юридически оформят мою официальную опеку над тобой. До тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать, ты будешь жить в этом доме и подчиняться моим правилам. Отлично. Раз он не даёт мне телефон, я сама его найду. Я вскакиваю со стула. – Мне уже не шесть лет, и ты больше не центр моей вселенной! Ты вообще чёрная дыра! – Я уже понял, что ты злишься из-за того, что я уехал… Злюсь? – Нет, я не злюсь. Тебя просто больше нет. Ты мне по фиг, так что дай мне побыстрее долбаный телефон, чтоб я могла уехать домой. – Элизабет… Нет, он не понимает. Ну и фиг с ним. – Иди к чёрту. В кухне телефона нет. – Ты должна понять… Я выхожу в его охренительную гостиную с охренительной кожаной мебелью и продолжаю искать его охренительный телефон. – Засунь себе в задницу всё, что хочешь сказать. – Я просто хочу сказать… Я поднимаю руку и изображаю пальцами хлопающую пасть. – Бла-бла-бла, Элизабет, меня не будет всего пару месяцев. Бла-бла-бла, Элизабет, я заработаю столько денег, что смогу вытащить нас обоих из Гровтона. Бла-бла-бла, Элизабет, ты никогда не будешь расти так, как я. Бла-бла-бла, Элизабет, я позабочусь о том, чтобы ты, мать твою, никогда не голодала! – Мне было восемнадцать. – Мне было шесть! – Я не был твоим отцом! Я всплёскиваю руками. – Нет, не был. Просто была надежда, что ты будешь лучше! Поздравляю, из тебя вышла отличная копия своего никчёмного братца. Ладно, где этот долбаный телефон? Скотт грохает обеими руками по стойке и орёт: – Сядь, чёрт тебя возьми, и заткнись, твою мать! Внутри я вся сжимаюсь, но годы жизни с маминым уродом-бойфрендом научили меня не показывать этого. – Ого! Как говорится, можно вывезти мальчика из трейлерного парка и переодеть его в форму Главной лиги, но нельзя вывести трейлерный парк из мальчика. Он делает глубокий вдох, закрывает глаза. – Прости. Сорвалось. – Проехали. Где телефон? Ной однажды сказал, что у меня есть талант на грани суперзлодейства – умение доводить людей до исступления. Судя по тому, как Скотт делает ещё один прерывистый вздох и потирает лоб, на этот раз я крепко его приложила. Вот и славно. Теперь Скотт опять говорит тем же противным спокойным тоном, но я отлично слышу пробивающееся раздражение. – Хочешь говорить на языке трейлерного парка – изволь. Или ты будешь жить в моём доме и по моим правилам, или я отправляю твою мать в тюрьму. – Это я разбила окна в той машине. Я, а не моя мать. У тебя ничего на неё нет. Скотт прищуривает глаза. – Хочешь поговорить о квартире твоей матери? Меня бросает в сторону, кровь отливает от лица, перед глазами всё плывёт, я ощущаю покалывание во всём теле. Ширли меня предупреждала, но услышать это от него – совсем другое дело. Скотт знает то, чего я не хочу знать, – мамину тайну. – Не доводи дело до того, чтобы я рассказал об этом в полиции. Я пячусь назад, пытаясь устоять на ногах. Натыкаюсь на кофейный столик. Сажусь; я проиграла. Телефон лежит прямо передо мной, но, как бы мне ни хотелось, я не притрагиваюсь к нему. Скотт меня победил. Этот сукин сын обменял мамину свободу на мою жизнь. Райан
Я прислоняюсь к закрытому борту отцовского пикапа и слушаю, как в трёх метрах отсюда мой отец во всех подробностях пересказывает группке мужчин, ошивающихся перед парикмахерской, нашу вчерашнюю встречу с агентом. Некоторые из них уже слышали эту историю сегодня утром в церкви. Большинство слушателей – потомственные фермеры, а такие новости можно и ещё разок послушать, даже если ради этого придётся стоять на августовской жаре, вдыхая вонь плавящегося асфальта. |