Онлайн книга «Одри Хепберн. Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви»
|
Занавес опустился, и… тишина! Позже мне твердили, что аплодисменты прозвучали сразу, но тогда показалось, что прошло как минимум полчаса, я даже чуть не расплакалась. Взвинченные до предела нервы не могли выдержать и секундной задержки. Я с ужасом перевела взгляд на Кэтлин, мелькнула мысль: неужели провал?! Глаза Кэтлин улыбались, и тут из зала докатились звуки аплодисментов. Крепко держа меня за руку во время поклона, Кэтлин с удовольствием сказала: — Молодец, девочка! Режиссер спектакля Раймон Руло хмыкнул: — Посмотрим, что скажут господа журналисты… Журналисты сказали то, что меня сильно расстроило. Газеты очень сдержанно отнеслись к самому спектаклю, почти не заметили прекрасную игру Кэтлин, зато почему-то хвалили меня саму! Гримерная завалена букетами. — Откуда это?! Готлиб хохотал: — Из цветочных магазинов. — Но почему все принесли ко мне?! — Потому что их передали тебе. Я не могла понять: — Так нечестно, я играла много хуже всех, я просто бездарь и неумеха! — Публика дарит цветы тем, кто ей понравился больше всего. Мы пили шампанское, а я все пыталась извиниться перед остальными. — Да за что, Одри?! — Я играю хуже всех, я самая неумелая, а превозносят меня. Кэтлин Несбитт рассмеялась: — Это хорошо, что ты понимаешь, что умеешь не все, но не стоит судить так строго, ты сыграла прекрасно. — Нет, нет, я деревянная кукла, у которой от страха даже ноги не гнулись! А Миллер фыркнул: — Ты хоть не скажи это журналистам. — К…каким журналистам?! — Целая толпа ждет возможности взять интервью у новой звезды. Со мной едва не случилась истерика, я по-настоящему испугалась: — Нет, только не это! Я не звезда и ничего не умею! И снова на помощь пришла Несбитт: — Одри, просто будь сама собой, для тебя этого достаточно. Этот совет, как и совет Марселя Далио, я запомнила на всю жизнь и готова повторить всем, независимо от того, чем они занимаются, молоды или уже опытны: будьте самими собой и слушайте свое сердце! Я всегда играла только на сцене или перед камерой, в остальное время оставаясь собой. Я жила ролью, но не играла в жизни, никогда не путая одно с другим. И видела, как тяжело тем, кто путал. Конечно, популярному, публичному человеку трудно оставаться незаметным за пределами съемочной площадки, но и позволять следить за каждым своим шагом нельзя, должна быть грань между общим и твоим личным. А уж позволять раздувать сенсации из-за любой мелочи или превращать в скандал каждое слово… На следующий день легче не стало, напротив, теперь из зала раздавались аплодисменты в ответ на какую-то удачную реплику, это заставляло задерживать следующую, приходилось дополнительно напрягаться. Мало того, у служебного входа ко мне почти с визгом бросились несколько девушек, протягивавших мои же фото или афиши: — Подпишите! — Я?! Кэтлин снова смеялась: — Одри, я не все учла в твоем обучении, надо было научить тебя еще и вести себя, как звезда. — Я не звезда. — Ты звезда, только пока этого не поняла. А зрители увидели это раньше тебя самой. Разговор происходил после весьма знаменательного для меня события. Я увидела, что монтажники что-то делают со световой афишей над главным входом в театр. Неужели убирают рекламу?! Как жаль, ведь это означало, что спектакль закрывают. Мне действительно было жаль, потому что с каждым разом игра получалась все лучше, голос уже не дрожал, я не металась по сцене, стала понимать, что делают остальные, замечать даже зрителей в первых рядах. Мелькнула мысль, что сказка кончилась. Но тут я поняла, что рабочие просто переставляют буквы. Теперь надпись выглядела иначе: «Одри Хепберн в спектакле «Жижи»! — А остальные?! Джильберт Миллер спокойно пожал плечами: — Чуть пониже и мелкими буквами. И не надо объяснять мне, что это нечестно! Зрители желают видеть Одри Хепберн и во главе афиши тоже. Кстати, зажечь новую рекламу придется вам самой и в присутствии журналистов. Зажечь действительно пришлось, от фотовспышек рябило в глазах даже у меня, в общем-то, привыкшей к софитам и камере. Я тряслась от страха… — Чего ты боишься? Я ответила Кэтлин Несбитт честно: — Полуночи. Она без объяснений поняла, улыбнулась: — Одри, твоя карета не превратится в полночь в тыкву, она настоящая. Ты заслужила такую сказку. Я рыдала, уткнувшись в колени своей наставницы: — Чем?! — Хотя бы вот этими слезами, девочка. А мне понятно одно: это аванс, который отрабатывать придется всю жизнь, отрабатывать, забывая о самой себе. Меня любили, обожали, не подозревая, что я этого совершенно не заслуживаю, значит, предстояло заслужить. Это огромный груз, и мне просто повезло, что рядом оказались люди, которые помогли его вынести и не сломаться, не заболеть звездной болезнью. Мама не смогла приехать на премьеру, она добралась до Нью-Йорка только через месяц, когда моя известность стала уже почти привычной, а число желающих взять автограф с каждым днем увеличивалось. Ей очень не понравился отель за девять долларов в сутки и то, что мне не выделили машину. — Я вовсе не звезда. Спектакли на Бродвее не идут подолгу, а будет ли следующий, неизвестно. — Ты должна потребовать увеличения оплаты! — Я должна сначала научиться хорошо играть, мама. Как объяснить, что за каждую фразу шла борьба, что вот уже месяц я перед каждым выходом на сцену трясусь как в лихорадке, даже зубы стучат. И только понимание, что не имею права подвести остальных, заставляет делать первый шаг из-за кулис. Лишь потом, погрузившись в роль, я забываю свой страх. В первый же вечер мама пришла на спектакль, хорошо, что я этого не знала. Знала Кэтлин, но она благоразумно ничего не сказала. В этом тоже был риск: увидев маму прямо в зале, я могла сорвать спектакль. Не случилось, все прошло хорошо, мы несколько раз выходили на поклоны, а за кулисами я привычно бросилась на шею Кэтлин. Та улыбнулась: — Молодец! — Спасибо! И тут я увидела стоящую чуть в стороне маму. — Мама, тебе понравилось? Баронесса Элла ван Хеемстра не могла обниматься с дочерью, как актриса Кэтлин Несбитт, она спокойно и с достоинством произнесла: |