Книга Ибсен. Путь художника, страница 105 – Бьерн Хеммер

Когда Алмерс слышит ее слова, он понимает, что с ней произошла решительная перемена. Перед ним совсем другая Рита, не та ревнивая женщина, которая во фрустрации и отчаянии хваталась за него со словами: «Я не могу сделаться иной, чем есть» (4: 302). Тогда она отбрасывала всякую мысль о возможных переменах и о будущей жизни с мужем в «тихой, задушевной любви». Теперь она желает стать другой. Алмерс также начинает чувствовать необходимость открыться окружающему миру, принять на себя ответственность за него:

Чуть позже он просит — в первый раз смиренно просит, — чтобы она позволила разделить с ней жизнь и труды, в которых она решила себя попробовать: «Пожалуй, и я мог бы примкнуть. Помогать тебе, Рита». Она спрашивает, действительно ли он этого хочет, и он отвечает: «Да… если бы знать, что смогу» (4: 341). Таким — неуверенным — ответом Алмерс подтверждает свою супружескую клятву жить с Ритой, пока смерть — естественная смерть — не разлучит их. Он — по крайней мере, внешне — отбрасывает свое прежнее желание покинуть Риту. Он более не стремится к одинокой жизни среди пустынных горных вершин. Влечение к смерти, в котором выражалась его потребность освободиться от ответственности, также ослабевает в нем.

Двое супругов решают связать свою жизнь именно с детьми. Это, несомненно, свидетельствует о том, что Ибсен хотел подчеркнуть: у них есть будущее. И здесь нет никакого иронического подтекста. Флаг, ранее спущенный, а теперь опять поднятый, — символ того, что жизнь продолжается. Герои обрели смысл жизни — по крайней мере, теперь они могут его найти. Алмерс и Рита видят возможность примириться с ужасным прошлым и с теми, кого они потеряли. Примириться даже со смертью, которая кажется уже не столь «ужасающей». Естественная смерть — окончательный мир и покой в финале прожитой жизни. И тогда человек спокойно складывает с себя свою человеческую ответственность.

Драма завершается тем, что Алмерс, подняв флаг, возвращается от флагштока. И двое супругов вновь соединяются — не в отчаянии, пригнувшись к земле, но с новым и более широким пониманием смысла жизни. Они встречаются как обычные земные люди, без какой-либо надежды на жизнь после смерти. Но их взгляд устремлен ввысь — к тому, что направляет их короткую земную жизнь в нужное русло. В этом нет никакой метафизики, вопреки мнению некоторых исследователей. Подчеркивается, что герои больше не желают быть пленниками «рабского земного мышления» — как Бранд называл материалистическое и эгоистическое восприятие жизни. Рита и Алмерс в финале осознают, какая это ошибка — жить, уткнувшись, подобно кроту, в собственный клочок земли, и забывать о том, что ты связан тысячью нитей с миром. С живыми и мертвыми, с прошлым, настоящим и будущим. Связан, покуда жив:

Так заканчивается драма.

Воскресение к жизни земной

В финальной сцене Алмерс возвращается к прежнему разговору с Ритой. Рита тогда сказала ему, что счастье в жизни — это все-таки главное для человека. Теперь он осторожно замечает, что закон превращения, может быть, удержит их вместе. Но он говорит об их отношениях, а не о внутренних переменах, которые, в свою очередь, начинает чувствовать Рита:

Рита говорит, что в ней что-то меняется. Она готова отказаться от своих эгоистических требований к мужу, она хочет помочь ему жить, деля с ним тяготы жизни. А тот начинает понимать: Рита — не просто женщина с земными страстями и помыслами. Он чувствует — не осознавая, что непреложный закон превращения дает им единственный шанс быть вместе в грядущей жизни, исполненной смысла.

В этом диалоге Алмерс употребляет слово «воскресение» в значении перехода к более высокой или осмысленной жизни. Вырванное из контекста, это слово вызывает ассоциации с христианским вероучением. Но для Алмерса — и в контексте драмы— о жизни после смерти не идет даже речи. И все-таки странно, что Алмерс употребляет это слово сразу после разговора с Ритой о тщетности христианской веры в загробное счастье.

Они впервые четко определяют себя как земных людей, связанных с земным бытием и не тешащих себя мыслями о «небесном блаженстве». Когда Алмерс говорит после этого о свершившемся с ним превращении, он называет его «воскресением». Для него это значит пробуждение к более высокой или осмысленной земной жизни. Может показаться, что Ибсен устами своего героя пытается лишить христианство эсхатологической перспективы. В то же время Ибсен намекает, что христианские представления о воскресении к райской жизни лишь отражают мечты человека о более достойной и счастливой жизни на земле. Только земное бытие имеет значение для людей. И в нем заключено счастье, доступное пониманию человека. Bleibt der Erde treu — «Будь верен земле! И не слушай тех, кто предлагает неземные надежды», — говорит современник Ибсена Ницше устами своего Заратустры. Сам Ибсен задолго до этого устами Юлиана в пьесе «Кесарь и Галилеянин» обвинил христианство в том, что оно во имя загробной жизни изменяет жизни земной.