Онлайн книга «SPA-чистилище»
|
– С чего мне тогда плясать? – Ты не торопись, дослушай до конца. – Слушаю внимательно. – Так вот, ни на кого нет ничего, кроме… Кроме одной персоны. – А именно? – Есть там, среди заявленных тобой, один пианист… Ходасевич понял: Ибрагимов не хочет по открытой линии, да еще мобильной, называть фамилии. Речь все-таки шла о персональной, конфиденциальной информации – к которой, по идее, у службы нет доступа. – Да-а, интересует меня и пианист тоже, – откликнулся Валерий Петрович, немедленно вызвав в памяти образ музыканта Ковригина: плотный боровичок с венчиком седых волос над загорелой лысиной, одетый в какие-то обноски. – И очень даже интересует. – Так вот, в стародавние времена, а конкретно, в восемьдесят четвертом году, данный товарищ проходил по уголовному делу – по статье сто двадцать первой тогдашнего УК РСФСР. Часть, между прочим, вторая, пункт «вэ». – Убей бог, не помню, что за статья. – Это потому, Петрович, – хмыкнул куратор, – что ты под ней наверняка не ходил. – Вот обрадовал, – пробурчал Ходасевич. – Потому что данная статья старого УК посвящена гомосексуализму. А часть два-вэ значит мужеложество в отношении несовершеннолетнего. – О-о! – протянул частный сыщик. – Оч-чень интересно. И в чем конкретно наш фигурант нагрешил? – Упомянутый гражданин совершал развратные действия в отношении двоих несовершеннолетних. Мальчиков, между прочим, шести и восьми лет. Родители пострадавших обратились в милицию. Завертелось дело – правда, под стражу педофила не взяли, ограничились подпиской о невыезде. Потом – я так думаю – у данного товарища нашлись высокие покровители или оказалось много денег. Или и то, и другое вместе. Потому что через два месяца родители пострадавших парнишек заявили, что дети дядю оговорили, и дело было прекращено за недоказанностью участия обвиняемого в совершении преступления. Так что педофил отделался легким испугом. Вот и все. – Сильно! Спасибо. Ты мне здорово помог… А что было потом? После восемьдесят четвертого года? Этот пи-дагог и пи-анист свои порочные склонности не проявлял? – Кто ж его знает. Больше никаких документов по данному гражданину не имеется. Но обычно подобные типы свою практику не оставляют – особенно если однажды вышли сухими из воды. Поэтому если тебе, Петрович, интересно мое мнение, то, думаю, пакостничать твой музыкант не перестал – да только больше ни разу его за руку (или за что правильнее сказать в данном случае?) не поймали. – Да-а, Олег Николаич, удивил ты меня. Особенно своими познаниями в мужеложестве. Голос Ибрагимова посуровел: – Шутить изволишь? – Изволю, – вздохнул Валерий Петрович. – На самом деле я тебе очень благодарен. Необычный и потому очень полезный материал. Куратор подобрел: – То-то же. – А ты почему в воскресенье на службе сидишь? – Так, накопились разные делишки, – неопределенно ответил Ибрагимов. – Может, ты заодно и вторую мою просьбу выполнишь? Ту самую, помнишь: по поводу звонков на один мобильный номер… – А я ее уже выполнил. – Вот как? Ох, спасибо тебе, Олег Николаич, большое. Не знаю, как тебя и благодарить. – С тех пор как шотландцы изобрели виски, это не проблема. – Да я уж усвоил. «Блю лейбл». – Списочек звонков с интересующего тебя телефончика готов. Сейчас мой парнишка его изучает и свои комментарии на полях пишет, а то ты человек в этом смысле девственный, не все самостоятельно поймешь… – Отлично. Парнишка тоже на мою благодарность рассчитывает? – Он обойдется… А тебя, Петрович, я жду завтра утром – часикам, скажем, к десяти. Адрес ты знаешь. И полковник Ибрагимов отбился, оставив Ходасевича с новыми неизвестными в его системе уравнений. Да еще и с новым уравнением: оказывается, пианист Ковригин, проживающий на огромном участке в самом конце улицы Чапаева, – гомосексуалист, педофил. Или, во всяком случае, во времена оные проявлял педерастические наклонности. * * * А немедленно вслед за звонком Ибрагимова домой явился Ванечка с велосипедом (о присутствии которого в Листвянке Ходасевич, признаться, и позабыл): раскрасневшийся, довольный, возбужденный. Бросил велик у крыльца, влетел на веранду. – Здравствуйте, гражданин следователь! Меня никто не спрашивал? – Вроде бы нет. – И маманя меня не разыскивала? – Нет. – Круто. Вспомнив о долге гостеприимства – или в данном случае правильнее называть сей долг отеческим? – Валерий Петрович поинтересовался: – Есть будешь? – А то! – Тогда разогрею то, что оставила нам твоя мама. Заодно и сам поужинаю. – Кул! А я пока в душ. Схватил со стола оставшийся после завтрака Любочкин пирожок и исчез в ванной. Валерий Петрович грел еду и думал: как жаль, что Танюшка давно выросла и ему, увы, уже не нужно о ней заботиться. И внуков от падчерицы никак не дождешься – потому и приходится свой отеческий потенциал сублимировать на совершенно посторонних детей… Ванечка вывалился из ванной, обмотанный вокруг чресл полотенцем, когда еда на столе уже исходила паром. – Оденься, – заботливо посоветовал ему Валерий Петрович. – На веранде холодно. – Угу. Борщ уже начал остывать, когда юноша явился к столу одетым, с тщательно зачесанными волосами. Ходасевич сел поесть с ним за компанию. – А вы правда шпион? – вдруг спросил юноша, запуская ложку в борщ. – Шпионами бывают чужие. Свои называются разведчиками. Глаза у юнца заблистали: – Значит, вы разведчик? Как Штирлиц? Круто! Расскажите!.. – Однажды мне пришлось убрать одного человека двадцати лет от роду. Подсыпать ему в суп крысиного яда. Ваня сперва принял его слова за чистую монету. Спросил с округлившимися глазами: – Почему? За что? – Он слишком много болтал за обедом. – А-а, это, типа, такая шутка, – разочарованно протянул Ванечка, уткнулся в тарелку и вопросы задавать перестал. А когда с ужином было покончено и глаза сытого юноши маслено заблестели, Валерий Петрович, словно бы невзначай, промолвил: – Говорят, ты скоро станешь очень богат. Иван нахмурился и насторожился. – Я? Кто говорит? С какой стати? |