Книга Небесный огонь, страница 53 – Ариадна Борисова

– Где твой меч, певец? – приглушенно спросила Эмчита.

Щеки парня залил румянец:

– На поле…

Не воин – он и есть не воин! Горюя о любимой снасти, парень позабыл об оружии.

Пес залаял, начал одышливо рваться с поводка.

– Зарубят, глупый, – пробормотала знахарка и напряженно прислушалась к хрусту веток под чьими-то ногами. – Прекрати брехать, мешаешь мне…

Остальные оцепенели. Человек вышел из-за куста. Берё как будто что-то понял, умолк и тоже застыл с натянутым поводком.

Враг был молод, высок ростом и капризными чертами лица напомнил Дьоллоху Кинтея. Короткие пряди, точно черные змейки, вились вдоль висков и падали на глаза. Плотно сжатые губы перекосила злобная усмешка. Узорчатые латы и золотая нагрудная пластина с изображением хищной птицы выдавали в пришлеце человека высокого происхождения и воина высшего ранга. Но оружия при нем почему-то не оказалось. Сквозь негустую завесь волос просачивался безумный, не знающий жалости взор. Чужеземец всматривался в представших перед ним людей так жутко, что их пробрала холодная дрожь. Не упуская никого из виду, он быстро нагнулся и поднял опрометчиво оброненный Лахсой топор.

Воин стоял – сильный, жестокий, плечи вразмах, широко расставив ноги и поигрывая топором. Охватывал эленцев внимательным хозяйским взглядом. Наслаждался их испугом и не спешил. Некуда было ему торопиться.

«Неплохо, – размышлял воин, оттягивая мгновения. – Славный подарочек перед бесславным концом. Порублю на кусочки ненавистных жителей ненавистной долины. На мелкие кусочки! Размажу плоть йокудов – обеих старух, старика и горбуна – от куста до ели. С собаки живьем шкуру спущу… А девчонку покуда оставлю. Некрасивая, но забавная. С родинкой на лбу… Глазенки как бусинки…»

В голове Айаны распухал ужас. Понятно, что произойдет, когда страшный воин убьет всех. Ей не сбежать.

«Сейчас крикну, – накалялась Лахса. – Сейчас крикну. Сейчас…»

«Сейчас крикнет, – с тоской думал о жене Манихай, – и этот сразу набросится. Кричи не кричи – народ не услышит. Все-таки далеко от поля. Далеко…»

«Все из-за меня! – винился Дьоллох. – Из-за меня, себялюбивого болвана! Как смел приравнять к жизням людей гибель маленькой вещицы! Пусть даже лучшей на свете…»

«Надо, чтобы кто-то его отвлек, – хладнокровно рассчитывала Эмчита. – Но достанет ли у меня сил? Я слишком стара…»

Мужчина что-то молвил на гортанном чужом языке, и слепая знахарка встрепенулась. Высокий, надменный голос глубоко потряс ее. «Не вздумай сбежать – догоню. Тогда смерть покажется тебе счастьем… ведьма!» – эхом памяти откликнулся в голове тот же голос.

Словно кипяток плеснул в незажившую рану. Стало больно дышать. Раздвинулась и зашевелилась привычная темнота. Заволновалась туманная дымка, пестрыми пятнами замелькали полузабытые весны… Эмчита испытала те же ощущения, как тогда, когда лежала на куче соснового лапника в повозке гилэтов, что бежали из Йокумены, и вслушивалась в их незнакомый разговор. Когда она была совсем молодой и зрячей, слова воочию отражались в воздухе, как древние рисунки на скалах, и становились внятными… Заныла, наливаясь горячей кровью, давным-давно иссохшая грудь. У тела своя память. Оно вспомнило блаженную тяжесть, знакомую женщинам, выносившим под сердцем дитя.

Ратаэш!.. Воин в восьмипластинчатом шлеме с золотой окаемкой и перьями коршуна в трубке навершия. Он носил имя этой птицы на языке гилэтов. Гельдияр. Человек, чью ничтожную жизнь спас джогур женщины в бремени, похищенной в Элен. Сын лекаря Арагора, предавший свой народ ради низменных корыстей. Ради службы Черному богу и белоглазой змее в человечьем обличье – демону Дэллику, который ослепляет людей соблазнами… и по-настоящему.

Но голос Гельдияра молод. Как бы мог старик прийти сюда воевать? Ведь он ее ровесник или даже чуть старше!

«Крадущий из вечности время». Кажется, так сказал о Страннике Арагор. Чему удивляться? Люди стареют, если они – люди. Тем же, кто отдал душу дьяволу, старость не грозит. В этом Дэллик, искусный во лжи, не солгал…

Воспоминания Эмчиты прервал Дьоллох. Сбросив с себя руки матери и Айаны, парень сделал едва заметный шаг вперед. Вскинув голову, обратился к чужеземцу:

– Много ли чести убивать мирных людей? Они ни в чем перед тобой не виноваты. Я – не ратник и никогда не хотел им быть, но сегодня я уложил одного из ваших… Или двоих. Тебе есть за кого мстить. Давай же сразимся! А их отпусти, если ты – истинный воин.

Пока родные и девушка переживали новую оторопь, певец спокойно обернулся к Эмчите:

– Переведи. Я знаю, ты можешь.

Качнув головой, она усмехнулась невольно. «…Если ты – истинный воин». Дьоллох нечаянно попал в точку. Гилэты всегда полагали себя истинным народом.

– Я буду мучить вас долго, йокуды, – зловеще осклабился чужак. – Очень долго. Вы проклянете день, когда появились на свет.

Этого Эмчита также не стала переводить.

…Ах, Дьоллох, дурной мальчишка! Манихай видел: взбудораженная Лахса на взводе. Выступление Дьоллоха отчаянным страхом и яростью отозвалось в ней. Женщину била мелкая дрожь, и что-то тихонько стучало в ее теле. То ли сердце, то ли восемь зубов, которыми она собиралась рвать глотки врагам… Чуя нестерпимое желание жены с воплями кинуться на воина, Манихай лихорадочно прикидывал, что можно сделать, и, забываясь, тонко постанывал.

А что сделаешь? Смерть, видать, неминуема… Вот что: надо ринуться всем вместе с собакой. Кто-нибудь да выживет.

Мимолетная задумка Манихая совпала с мыслью Берё. Испустив прерывистый, почти человечий вздох, пес еще туже натянул повод. Но тут Эмчита шепотом велела главе несдержанной семейки:

– Отвлеки воина.

– Как? – растерялся тот.

– Не знаю, – нетерпеливо двинула она губами. – Отвлеки.

Знахарка что-то затеяла. Не зря говорили – колдунья.

«Ну же, помоги ей!» – трудил Манихай ошалелую голову, всем телом чувствуя, как истекает драгоценное время. Попытка рассмеяться не удалась. Не вышло и улыбнуться. Сплясать, что ли?..

И Манихай запел.

Воин удивился и подступил ближе. Слепая старуха в ужасе скрылась за горбуном. Люди испугались сильнее. Это понравилось чужаку. Как и то, что человек поет. Еще не видел, чтобы перед ликом смерти вели себя столь чудно́. Голос у старика был довольно приятный. Песня, верно, о девушках… Что ж, пусть поет. Может, раззадорит и раздирающая сердце дьявольская злоба расслабит когти, даст вволю потешиться с девчонкой, прежде чем захочется вкусить ее жизни.

– Пой, пой, йокуд, – позволил гилэт благосклонно. – Я уважаю отважных врагов. Я убью тебя последним.