Онлайн книга «Даже ведьмы умеют плакать»
|
– Опять опаздываешь, Кузьмина. Вот это приветствие – а ведь мы столько не виделись, и я за него беспокоилась, и искренне желала, чтобы Ряха выздоровел! – Я не опаздываю, Аркадий Семенович. Я у вас больше не работаю. Он так и замер: стоит недвижим, только жирные щеки трясутся. Осложнение, что ли, после болезни? Не понимает с первого раза? И я повторила: – Я в вашем отделе больше не работаю. – Вот как, – наконец отреагировал Ряхин. По его лицу пробежала целая гамма настроений: недоумение, досада… и наконец торжество. А я-то, дура, надеялась хоть на искорку сожаления! И на вопрос: «Но почему, Кузьмина?! Почему ты уходишь? Чем мы тебе не угодили?» Но вместо этого Ряхин хмуро спросил: – А зачем ты тогда явилась? Вот это разговор у нас получается! Я изо всех сил постаралась скрыть и разочарование, и обиду. Сухо ответила: – Хочу забрать свои вещи и попрощаться. Против этого ему возразить было нечего. Кивнул, процедил сквозь зубы: – Что ж… тогда пошли. Вот и плакала моя «неспешная прогулка по коридорам» – пришлось сразу семенить в отдел, поспешая за могучими шагами Ряхина, да еще и беседу вести. А все мои беседы с шефом – хоть до увольнения, хоть после – никогда не проходили мирно и гладко. И хотя Ряха уже не имел права на меня наезжать, он хмуро изрек: – Концепцию по Усачевой ты так и не переработала. Да разве до его дурацкой концепции мне было в последние дни?! Больше всего хотелось ответить коротко и ясно: «Да пошел ты!» Но не буду же я в последний день в головном офисе устраивать склоку! Воспитание не позволяет, да и, честно говоря, смелости недостает. Вот и пришлось виновато улыбаться и блеять: – Нет, Аркадий Семенович, я не успела. Но я не сомневаюсь: Антонина Кирилловна с этой задачей справится лучше. Ряхин твердо ответил: – Я в этом тоже не сомневаюсь. А я пригляделась к самодовольной физиономии шефа и увидела, как по ней пробежала тень. И порадовалась: похоже, соврал мне Ряхин. Понимает он, кажется, что за никчемная штучка эта Дроздова. Въехал, что Кирилловна годится на роль сиделки или ретранслятора начальственных указаний. А вот чтобы концепцию разработать – у нее мозгов явно не хватит. Но разве Ряхин когда признается, что не прав? Нет, тут же снова начал кусаться. С презрением спросил: – Могу я узнать причины, по которым ты уходишь? – Можете, – кротко ответила я. – Я выхожу замуж и уезжаю в Вену. Ни тени интереса – только новый ушат презрения. – Значит, свою карьеру ты завершила? – Завершила? С чего вы взяли? – искренне удивилась я. – Ну, а как же иначе? – снисходительно произнес шеф. – Раз замуж, да еще и в Европу, значит, у тебя теперь другая планида будет. Кирха, киндер, – он замялся – видно, забыл, как будет по-немецки окончание фразы, и добавил на русском: – Кухня. Вот проклятый шовинист! Но неужели я ни разу в жизни этого противного Ряхина так и не отбрею? – В кирху я не хожу. Киндера мне заводить пока рано, а на кухню возьму помощницу по хозяйству, – спокойно ответила я. – А сама чем заниматься будешь? – В ряхинских заплывших глазках впервые мелькнули искорки любопытства. – Как – чем? Работать. – Мне с трудом удалось скрыть злорадство в голосе. – Работать? В Вене? И кем же? Посудомойкой? – С каждым новым вопросом тон Ряхина становился все надменнее. – Ну почему же сразу посудомойкой, – спокойно ответила я. – Главой австрийского представительства «Стил-Оникса». – Ты шутишь, – утвердительно произнес Ряхин. Его румянец, усилившийся за время болезни, таял на глазах. – Я никогда не шучу, когда дело касается работы, – заверила я. – Вчера генеральный подписал приказ. В этот момент мы и подошли к отделу маркетинга. Ряхин – кажется, мне все-таки удалось его прошибить – так разозлился, что не только дверь передо мной не распахнул, но и для верности оттеснил на входе плечом. Вот и он, мой отдел, такие милые, привычные лица. Даже Дроздову – и ту приятно повидать, если практически в последний раз… Впрочем, она на меня не обратила никакого внимания. Тут же вскочила из-за стола, радостно запищала: – Доброе утро, Аркадий Семенович! Коллеги – вот противные карьеристы! – тоже заблеяли: «Здравствуйте, Аркадий Семенович!» А меня будто и нет. И только верный Мишка Берг не предал – его бас легко перекрыл писк Дроздовой и поддакивание остальных прихлебателей: – Привет, Лизка! Рад тебя видеть! Ряхин хмуро посмотрел на Берга, но тот бесстрашно выдержал его взгляд и еще громче сказал: – Я тут макетик по Усачевой нарисовал… Подходи, покажу! Дроздова немедленно скорчила кислейшую мину и напустилась на Берга: – Михаил! Не будете ли вы так любезны продемонстрировать свой макет прежде всего Аркадию Семеновичу? Тут уж даже Ряхин не выдержал – метнул в подхалимку Дроздову уничижительный взгляд. И коллеги-карьеристы не удержались: принялись хихикать. А Мишка послушно откликнулся: – Ой, здравствуйте, Аркадий Семенович! Не угодно ли вам посмотреть макет по Усачевой? Ряхин ему, конечно, не ответил. Сухо приказал: – Попрошу прекратить балаган. И, ни на кого не глядя, прошествовал в свой кабинет. А Дроздова патетически воскликнула: – Как ты можешь, Миша! Аркадий Семенович после болезни, ему нельзя нервничать!.. А ты так себя ведешь! «Ну и цирк!» – подумала я. И, наконец, поняла, какой была дурой. Да гораздо раньше нужно было уходить из этого отдела! Потому что, как только в нем воцарились Дроздова и Ряхин, сразу стало ясно, что нормальной работы не получится – одни подковерные игры в духе советских парткомов. А бедного Мишку жаль ужасно – он талантливый, но, как и все творцы, не понимает, что никакой талант не спасет, если будешь начальство злить… Я подошла к его столу и тихо сказала: – Зря ты их дразнишь, Мишка… А он грустно посмотрел мне в глаза и вдруг ответил: – Но это же… это же ради тебя! – И горячо добавил: – А для тебя я что угодно сделаю! Я так и опешила: Мишка, такой иронично-циничный и равнодушный… Он, так я всегда думала, просто хорошо ко мне относится – но сейчас, вглядываясь в его глаза, я вдруг прозрела: да он же в меня влюблен! А я работала с ним бок о бок и ничего не замечала… И сейчас стою, как глупая корова, назидательно повторяю: |