Онлайн книга «Генерал Деникин»
|
В бригаде тоже наладилась нормальная служба. За это однополчане Деникина бились тут не хуже, чем он в столице. Разор в бригаде из-за командовавшего ею самодура дошел до предела. Стал процветать один мерзавец-подполковник, которому командир доверил батарею. Он так отличался в грязных похождениях, что многие офицеры перестали отдавать ему честь и протягивать руку. Артиллеристы были вынуждены сойтись на необычайное в офицерской среде собрание заговорщиков. Провели его около лагеря на глухом берегу Буга. Всякое коллективное выступление по военным законам считается преступлением. И капитан Нечаев подал свой рапорт по команде с претензией собравшихся. Дошло до начальника артиллерии корпуса, но негодяя подполковника лишь перевели в другую бригаду. Тогда офицеры 2-й бригады решились на коллективный афронт – 28 из них подписали рапорт великому князю Михаилу Николаевичу, всегда отстаивавшему благородство в своей епархии. Они заявили: «Просим дать удовлетворение нашим воинским и нравственным чувствам, глубоко и тяжко поруганным». После расследования ушли в отставку начальник артиллерии корпуса и ненавистный командир 2-й артиллерийской, а Проходимца-подполковника выгнали со службы. Офицеры за незаконный коллективный рапорт отделались лишь выговорами. Новый командир бригады генерал Завацкий был отличным строевиком, а воспитывал своим примером. Однажды он вместо проспавшего поручика провел его занятия, ни слова не сказав начальнику того. В другой батарее произвел учения при орудиях, о которых тут почти забыли. Прибежавшего запыхавшимся командира любезно успокоил: – Мне нетрудно, я по утрам свободен. После такого самый беспутный офицеришко стал являться на занятия минута в минуту. Карточный штос, царивший где только не присаживались офицеры, вывелся, как только Завацкий сказал: – Я никогда не позволю себе аттестовать на батарею офицера, ведущего азартную игру. Бригадный искоренял «помещичью психологию» некоторых командиров батарей, смотревших на них как на свое имение. А главное, перестал сажать офицеров на гауптвахту. Это дорогого стоило. Позорные аресты офицеров за маловажные служебные проступки широко применялись в войсках. Но основатель регулярной армии Петр Великий приказывал: «Всех офицеров без воинского суда не арестовать, кроме изменных дел». Таким рыцарским понятием об офицерской среде славился и старый командир 20-го корпуса генерал Мевес. Он говорил: – Арест на гауптвахту – высшая обида личности, обида званию нашему. Признаю только выговор начальника и воздействие товарищей. Если же эти меры не действуют, то офицер не годен, и его нужно удалить. Вслед за Мевесом генерал Завацкий вовсе не накладывал дисциплинарных взысканий. Он только приглашал на беседу, после которой один из провинившихся рассказывал: – Легче бы сесть на гауптвахту… Бригадный непередаваем. В безупречно корректной форме он за час доказывает, что ты тунеядец или держишься не вполне правильного взгляда на офицерское звание. Деникин был назначен старшим офицером и заведующим хозяйством в батарею подполковника Покровского. Тот был отличный артиллерист и опытнейший хозяйственник. Навыки по войсковому хозяйству очень пригодятся потом Деникину. Как правило, генштабисты-командиры совершенно не знали этой области и поневоле зависели от небескорыстных интендантов. Вскоре Деникин выдвинулся по тактике и маневрированию в бригаде в авторитеты. Его фиаско с причислением в Генштаб не уронило капитана среди однополчан. Деникина выбрали членом бригадного суда чести и председателем распорядительного комитета бригадного Собрания. Однажды в Белу приехал офицер Генштаба для проверки тактических знаний артиллеристов. Он был бывшим однокурсником Деникина. Проверяющий стал задавать вопросы, в том числе и Деникину. Приказал всем явиться вечером в офицерское собрание для его резюме… Командир дивизиона возмутился такой бестактностью к Деникину и приказал ему туда не ходить. А молодежь в собрании, молчаливо выслушав замечания генштабиста, обрушилась на него за капитана. Все прекрасно на уровне городка Белы. Деникина по-прежнему тянут в самые интеллигентные гостиные, теплы и вечера в семье Чиж. Но тяжелы для него ночи, и Деникин всерьез берется за писательское перо. После первой публикации в «Разведчике» Деникин – И. Ночин выступал там с очерками из армейской жизни. Теперь он начал сотрудничать и в единственной газете, обслуживающей русскую Польшу, – «Варшавский дневник». В своих «Армейских заметках» хлестко рисовал негативные стороны военного быта, отсталость многих из командного состава. Под постоянной опасностью дисциплинарных притеснений Деникин писал невзирая на лица. Много шума наделал один фельетон. В нем Деникин врезался в самую гущу окружающей жизни. Под вымышленными именами он сатирически осветил «вендетту» местного дельца Финкельштейна первому богачу Белы Пижицу. Оба они наживались на арендах и подрядах военному ведомству, но Финкельштейн не выдержал конкуренции и разорился. Пижиц стал монополистом на всю губернию, потому что успешнее подмазывал взятками губернатора и штабистов округа. Когда сына Пижица Лейзера стали «забривать» в солдаты, отец привычно роздал «денежные подарки» членам Вельского военного присутствия. И Лейзера незамедлительно признали негодным по слабому зрению. Это должна была утвердить особая военно-медицинская комиссия в Варшаве. Но и ее председателя купить было нетрудно, так что Пижиц невозмутимо собрался к нему на прием. В этот момент и дождался своего часа Финкельштейн. Он опередил Пижица в Варшаве. Заявился домой к председателю комиссии, представился Пижицем, отцом призывника Лейзера, начал нагло торговаться. Специально наговорил возмутительное. И даже падкий на дары председатель вытолкал его за дверь. И когда на следующий день попросился к тому на прием настоящий Пижиц, председатель приказал секретарю не пускать его на порог. Так молодой Лейзер Пижиц загремел в один из полков Сибири. После появления газетного фельетона Пижиц полмесяца не выходил из дому. С Деникиным перестали здороваться члены Вельской призывной комиссии, а ее начальник немедленно перевелся в другой город. В негодовании «писакой» были губернатор и варшавское военное чиновничество… В ту ненастную осеннюю ночь 1901 года Деникину долго не спалось. Ему захотелось полностью отвести душу. Капитан положил перед собой чистый лист бумаги и начал личное письмо «Алексею Николаевичу Куропаткину»: «А с вами мне говорить трудно». С такими словами обратились ко мне Вы, Ваше превосходительство, когда-то на приеме офицеров выпускного курса Академии. И мне было трудно говорить с Вами. Но с тех пор прошло два года, страсти улеглись, сердце поуспокоилось, и я могу теперь спокойно рассказать Вам всю правду о том, что было…» Деникин изложил свою историю со всеми подоплеками. Запечатал письмо и отправил. Ответа на него не ждал. Как раз перед Новым годом Деникину вдруг вручили телеграмму из Варшавы. Он не поверил своим глазам, она адресовалась: «Причисленному к Генеральному штабу капитану Деникину»! Он непослушными пальцами вскрыл ее – там были поздравления о зачислении его в генштабисты… |