Книга Случайному гостю, страница 42 – Алексей Гедеонов

— А я уже и привык падать, — пробурчал я в ответ.

Мы прошагали на кухню. Там отчетливо пахло узваром и коржиками.

На столе, помимо шандала, пепельницы и книжки, расположилась та самая черная миска, в ней неспокойно плескалась вода, от воды шел легкий дымок, он тянул ароматом полыни и еще чем-то, знакомым и очень тревожным.

— Нет-нет-нет, — сказал я и замер на месте.

Бабушка остановилась и круто развернулась на ходу. Подол пледа пролетел над полом карнавальной волной, чередуя белые и черные клетки.

— Цо то е, — мрачно осведомилась она, — звыкла непокора? Крывляние?

— Я в воду смотреть не буду, — заявил я и шмыгнул в знак протеста.

— Дурень, — беззлобно заметила бабушка. — Кто-то сказал, что ты деинде глянешь? То вода будет смотреть на тебя.

Я опасливо подбираюсь к столу.

— А где Гости? — спрашиваю я.

— Заслала в Женину комнату, — говорит бабушка, устраиваясь на кушетке в своём бесконечном пледе. — Пусть покрутятся у ёлки. Поблазнюют.

Я замечаю у самой тарелки маленькую тёмную вещь.

— Бланки!!! — говорю я.

— Ага-ага, то они, — уютно замечает бабушка.

— Подуй, сказала, подуй на стул!

Я послушно дую на стул и усаживаюсь.

Вода, поволновавшись, издает нечто, похожее на хлопок. Я усиленно нюхаю воздух.

— Чего это, бабушка, вы туда положили, а? — спрашиваю я.

— Треть багульника плюс шестая часть чабреца и шестая часть алоэ, — отвечает бабушка, она интеллигентски, тоненьким ножиком, на давешнюю тарель с ласточками, чистит невесть откуда взятое яблоко. Кожура сползает тонкой спиралькой.

— Невежливо формулировать так, — говорит она, помолчав. — Следовало бы восхититься, оказать уважение и специфику, и автору. Но то всё так, этикета, то придёт. Бери бланки. И она режет яблоко на дольки.

— Да-а-а, — с сомнением говорю я, — они ко мне не пойдут.

— Как творится магия? — спрашивает бабушка и вычищает из каждой дольки семена.

— На выдохе? — отвечаю я.

— Хорошо, — говорит она. — А ешче? — И она с хрустом откусывает кусочек яблока.

— Ну… без напряжения, — бурчу я.

— Так, — говорит бабушка и откусывает ещё кусок яблока. — Ещё?

— Лучше закрыть, а потом открыть глаза и призвать помощь, — бросаю я угрюмо и раздражаюсь. — Это что, бабушка, экзамен?

— Нет, — говорит бабушка. — То жизнь… или быстрая смерть. Выбор есть, согласись.

Я закрыл глаза, вздохнул, задержал дыхание, попытался вспомнить реку, но вспомнил девочку с корзинкой и ее искусанную руку. Я выдохнул и Дар пришел.

Глаза пришлось открыть.

Кто нервирует меня всегда — это бауки. Какие же все-таки они неприятные. Маленькие, верткие, чёрные — в общем, комок пыли с ножками.

Первым, кого я увидел, был именно баук, он сидел под столом и выпучивал на меня маленькие жёлтые глазки.

— Пошел вон, вон, — сказал я. Баук вздрогнул и с громким топотом порысил в угол. Они всегда именно так и удаляются.

— У нас полчасика, — повторила бабушка. Что-то в ней показалось мне незнакомым, нет, скорее непонятным.

— Бери бланки, Лесик, — продолжила бабушка и плотнее закуталась в плед. Что-то опять показалось мне странным. Я выдохнул и взял колоду карт.

— Кто помнит, не портя, кто помнит, не путая, тому они будут во благо, — осторожно сказал я, приветствуя чужие карты. Бабушка удовлетворенно похрустела яблочком.

— Помощь!!! — напомнила она.

— Во имя венка, — говорю я. — И…

— И хватит, — говорит бабушка.

— …что также есть колесо, — продолжаю я, — и всех перемен что несут коса и руно.

Скатерть на столе пробегает рябью, а по ногам полощет сквозняк.

Я заканчиваю:

— …прошу помощи в знании…

И колокол не звонил, и не плакали в студёном небе гуси, и река не пела вечную песню покоя… А знание пришло, оно пахло зимними яблоками и был его вкус горек, как полынь.

— Раскладывай, — произносит бабушка, и голос ее будто стал мягче. Я тасую карты с некоторым опасением.

— Так, — говорит бабушка и достаёт из складок пледа второе яблоко. — Ты запомнил? Пасьянс элэмэнтарный. Ты готов?

— Всегда готов! — отвечаю я, и бабушка морщится.

— Спроси «Предстоящий день», — говорит она препарируя яблоко. — Проверю готовность.

И зловеще вырезает семечки из плода.

— Кстати, бабушка, — спрашиваю я светски, пока карты тихо шелестят в руках. — А кто это тут — зло, кого выбивать?

— Зло, оно скрозь, повсюду, — отвечает бабушка, кусая яблоко. — Но впрочем, как и добро. Важно, на какой ты стороне. Но не тяни уже, про́шу….

Я тасую колоду, быстрее и быстрее, скоро бланки-карты начинают мелькать в пальцах, тихонько шурша. Мерцают жёлтые и белые звезды на рубашках. Еще мгновение — и от карт начинает идти тепло, оно проникает в кончики пальцев, захватывает руки, предплечья. Тепло разливается по телу, немного ноет спина, уязвленная бабушкиной «электричной силой», но быстро проходит. Карты начинают шептать и шушукаться, а ещё хихикать — и к тому же шепелявить…

Пять картонок легли на выцветшую скатерть, тишина прошуршала: «Смотри…».

Итак, по мнению «бланок», день грядущий мне готовил следующее.

— Первая карта: что ждет меня?

Открылся «Клевер». Ожидание. «Вместе с благими бланками — осуществление надежд, предел несчастий, возможно, прибыль. С неблагими — разочарование, крушение, убыток. Вдали от карты кверента ^[96] может означать, что кто-то намеренно хочет вам помешать или навредить» — подумал я.

Мимо роскошного, хоть и потемневшего клевера-трилистника пролетел большой шмель и беззвучно скрылся за рамкой.

Бабушка встала с тахты, удаляясь от круга света все глубже в тень, пошла рыться в кухонных шкафах и буфетах. Плед волочился за нею словно мантия. Получилось величественно.

— Бойтесь данайцев дарящих! — сказала бабушка из сумрака. Вполне понятно — не осложнять себе жизнь и не принимать опасных подарков.

— Подарков… — тихонько шепнул клевер…

— Не молчи, не моргайся, не ёрзай, — заявила темнота бабушкиным голосом. — Но времени так мало.

И она вздохнула…

— Вторая карта, — продолжаю я и переворачиваю бланку. — Что около меня?