Книга Охота на Вепря, страница 36 – Дмитрий Агалаков

Слуга вскоре выскочил на крыльцо.

– Сколько их было, душегубцев?

– Кажись, человек десять, не менее!

– Целый отряд, – покачал головой Кураев.

– Все верно, – кивнул Степан. – Столько их и должно быть.

– Как ваша Людмила? – спросил я.

– Лежит, видеть никого не хочет, – опустил глаза слуга. – Больно ей, бедняжке. И душе больно, и телу тоже…

– Пойду, проведаю ее, – сказал я Кураеву. – Осмотрю, если позволит. Проводи, Митька.

Слуга живо кивнул.

– А я покойнице поклонюсь, – сказал граф. – Ни за что погибла Софья Андреевна. Мы с Павлом во всем виноваты. Бедные их дочки! – и отца, и мать разом потеряли! Это ж какую наглость надо было иметь, Петр Ильич, чтобы вот так, средь бела дня, на дворянское гнездо напасть?! – когда мы уже входили в дом, покачал он головой. – Какую черную душу и уверенность в безнаказанности?!

– Что по поводу безнаказанности, уважаемый Александр Александрович, по всей России губернаторов и генералов взрывают! – горько усмехнулся я. – И солдат и офицеров с ними – десятками! Да что там – представителей царской фамилии на воздух пускают! Но это во-первых. А во-вторых, бесстрашие этой банды на большо-ой оплате за труды их грешные держится!

– И то верно, – кивнул Кураев.

– А вот кто платит, это другое дело. Хотя мы уже наверняка знаем, кто. Две недели назад я сам видел, как этот человек разбирается с людьми, которые ему не надобны. И ему все равно: мужчина это или женщина.

Через два часа приехал полицейский наряд. Усатый и краснолицый урядник до конца не верил словам Емели. Так велико было злодеяние! И едва не превратился в соляной столб, когда увидел два трупа – помещицы Софьи Сивцовой и кучера Екима, а в придачу истерзанную до полусмерти Людмилу, закутанную в шубы.

– Революционеры! Революционеры! – трясясь и багровея, прохрипел он. – Из-под земли, из-под земли достану нелюдей! – ожесточенно повторял он. – Таких же вешать, да нет, четвертовать надо! Кости дробить, как разинцам да пугачевцам! И прилюдно! Прилюдно, мать их!

Я был полностью с ним согласен. Тяжесть на моем сердце пугала меня самого. Глядя, что они сделали с хозяйкой и ее служанкой в придачу, я мог только предполагать, что лиходеи сотворили с моей возлюбленной. А то, что Марфуша являлась для меня именно таковой, я уже не сомневался. Возлюбленная, любимая!.. Я почти был уверен, что ее уже нет в живых, или что в эти самые минуты она испускает дух. Марфуша была слишком красива, чтобы ее убить сразу! Это я понимал с особой болью. Но сколько она может прожить вот так? Среди этих зверей? День, два, три? Месть! – жесточайшая месть! – это все, что заставляло мой мозг работать предельно точно, рассчитывая все возможные комбинации будущей битвы. А в том, что она состоится, я не сомневался…

Ко мне подошел мой недавний спутник на край света. Видимо, мой отупевший взгляд и то оцепенение, в которое впадаешь в моменты безнадежности, тронули его.

– О Марфе Алексеевне думаете? – спросил Степан.

– Да, Степа, о ней, – честно сознался я. – И ведь помочь не могу. Никак не могу! – с яростью я сжал кулаки. – Никак…

– А какой нынче день, Петр Ильич? – спросил у меня Степан. – Пятница ведь, точно?

– И что с того? – ответил я вопросом на вопрос.

– У Кабанина есть секретарь – Ерофей Нытин, маленький такой человечишко, щупленький, с острым носиком, но счетовод, говорят, отменный! – Степан хитро прищурил глаза. – Лучше него, Микола сказывал, никто расчета сделать не может, даже сам Кабанин. А уж ему сам черт не брат!

– Ну? – поторопил я слугу Кураева.

– Знаю я, что у него краля имеется в Вольножках, в селе, что в тридцати верстах от поместья Кабанина. Аленой ее зовут. Молодая. Секретарь купеческий ей, понятно, не сдался, но Кабанин – хозяин щедрый, это я от его казаков знаю, – уверенно кивнул Степан, – ведь он и меня перекупить хотел, – с Нытиным, думаю, особо щедр. А уж сам Нытин, как видно, не скупится на свою кралю. Она-то ведь красотка: румяная, веселая, бокастая. Щупляки таких особенно любят, таят у них в объятиях-то, отогреваются. Приплачивает он ей, уверен, или одаривает сполна, вот она его и голубит разок в неделю. У нее ведь и другие, знаю, мужички есть. Гулящая она. Но один денек для Нытина, щедрого полюбовничка своего, держит!

– Так-так, – нахмурился я. – Договаривай…

– Да к тому я, Петр Ильич, что по пятницам и навещает ее Ерофей Нытин, а в субботу обратно в имение к хозяину, на работу.

– Сколько до этих… как их бишь?

– Вольножки.

– Сколько до этих Вольножек?

– Отсюда верст пятьдесят будет.

– Чего ж ты раньше молчал?! – возмутился я.

– Все бы помнил, Петр Ильич, ученым бы стал, как вы, – кивнул Степан. – Ну так что, едем?

Мы решили ехать вдвоем: и быстрее, и злее получится! Кураев староват для такой скачки. А возьми мы с собой полицейского, вряд ли бы он нам запросто позволил вставить дуло револьвера в зубы секретарю и потребовать ответа на все наши вопросы. А такой поворот дела тоже входил в наши планы! «Супротив закона!» – сказали бы нам. Да и страшились имени Кабанина многие: и купцы, и крестьяне, и чиновники с сабельками у левого бока! И как иначе: властен и опасен был это человек. Все об этом знали! А в гневе – страшен.

Мы въехали в село Вольножки затемно на взмыленных конях.

– Где живет она, твоя Алена? – спросил я.

– Ну, предположим, не моя она, – усмехнулся Степан. – А где живет, спросим, Петр Ильич. Было б у кого!

У кого – было. Как раз навстречу нам по вызолоченному луной снегу шагал хмельной мужичок. Приблизившись, сломил шапку передо мной, признав барина, проблеял:

– Не вините, сердечные, выпимши нынче, а как же иначе? – бороденка у него была жиденькая, глаза осоловелые! – У Севастьяновых дочка родилась! Матренкой назвали!

– Наши поздравления! – я вытащил серебряный рубль из внутреннего кармана полушубка, подбросил его, протянул мужичку: – Держи! Передай Севастьяновым! Матренке на пеленки.

– Благодарствую, барин! – в пояс поклонился мужичок. Перекрестился. – Обязательно передам!

Переглянувшись со Степаном, я достал и второй.

– А это – лично тебе. Сегодня не пропивай. На опохмелку. И чтоб помолился за нас!

– Добрый вы, барин! – растрогавшись, прослезился пьяненький мужичок.

– Где ваша красавица Алена живет? – спросил Степан. – Мы к ней в гости издалече, приглашали нас, да только в первой мы у вас, в Вольножках!

– Аленка Лукьяновна, что ли? – спросил он, хоть и был хмельным, с хитрецой.

Как видно, Алену тут знали хорошо!

– Она самая.

– А на том краю села и живет, – повернулся разом назад мужичок и покачнулся. – Изба в два этажа, с красным резным крылечком – мимо не проедете. Скок – и там!