Книга Залив Голуэй, страница 74 – Мэри Пэт Келли

— Успокойся, Онора. Ты бредишь.

— Прошу тебя, мама. Нареки его Стивеном, — настаивала я. — У нас еще будет Майкл. А этот будет Стивеном.

И мама медленно повторила это имя.

— Стивен. Я крещу тебя и нарекаю Стивеном, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ну вот, теперь он тоже Божье дитя.

— Он холодный, мама.

— Прижми его крепче, Онора.

— Прости меня, Стивен. Прости.

Бедный малыш, ему нечего сосать, он даже не плачет, у него нет на это сил. Господи, почему ты позволил ему родиться, чтобы умереть?

— Отнеси его мисс Линч, мама. Отнеси.

— Онора, — сказала мама, — послушай меня. Мисс Линч уехала отсюда. А ты не можешь отказываться от своего ребенка.

— Могу и откажусь, мама. Лишь бы он остался жить.

Но тут возле меня присел Майкл и протянул оловянную чашку.

— Это молоко, — сказал он и, взяв мой палец, окунул его в пенистую жидкость.

Молоко, это действительно было настоящее молоко. Я дала свой мокрый палец Стивену, и он быстро обсосал с него молоко. Я снова окунула палец в чашку, и снова он справился с молоком. Мама оторвала полоску ткани от своей рубашки.

— Намочи это, — сказала она.

Я так и сделала. Стивен сосал молоко из ткани, пока его тельце не стало теплым, а сам он не начал попискивать. Звук был тихий, но это уже кое-что. Его губы, как у сумасшедшего, хватались за все, что мы ему предлагали, и очень скоро чашка опустела. А потом он заплакал. Слава богу, он заплакал.

— Он не умрет, — сказала я.

— Не умрет, — подтвердил Майкл.

— Ты все рассказал мисс Линч? И она дала коровьего молока для Стивена?

— Оно не коровье, мама.

Это был Пэдди. Протолкавшись к нам, он встал рядом с Майклом.

— Не коровье, — вторил ему Джеймси.

— Сейчас говорю я, — строго сказал Пэдди. — А ты пока помолчи.

— Не хочу я молчать. Я и сам могу все рассказать.

В итоге все сказала Бриджет:

— Лошадка, мама, лошадка.

— Что? Что все это значит?.. Майкл? Мама?

Они начали смеяться, а потом все объяснили. Чемпионка родила, а наш Стивен в качестве своей первой пищи получил молоко Чемпионки.

— Что, кобылье молоко?

— Но Стивен же его выпил, — сказал Майкл.

— Выпил, еще как, — подтвердила мама.

* * *

В первую ночь жизни Стивена я то засыпала, то просыпалась, и мне виделись разные сны. Мне казалось, что мисс Линч пришла требовать у меня Стивена, а потом она превратилась в Майру. Она взяла Стивена и положила его на свою белоснежную грудь — грудь Жемчужины. Я даже слышала, как ее дети приговаривают: «Тетя Мед, тетя Мед». Я совсем запуталась, не понимая, где сон, а где реальность.

— Онора. Может, ты все-таки проснешься и заберешь у меня своего разудалого младенца? Он высосал меня до капли. Онора!

Я видела ее лицо вплотную к себе. Майра была здесь — реальная, теплая, с выпирающей из блузки грудью.

— Они уехали, Пайки уехали, Джексон вместе с ними. Я свободна, Онора. Свободна.

* * *

В тот вечер мы ели еду из корзины, которую принесла с собой Майра: буханки белого хлеба, бочонок масла, мешочек овсяной муки и еще один такой же, но кукурузной.

— Мы бы больше принесли, — сказала она, — но у меня на руках были малышка Грейси и еще Дэниел. Джонни Ог и Томас несли корзину вдвоем. И проделали огромную работу. Майкл, — добавила вдруг она, — поищи там на дне.

Он достал из корзины какие-то твердые шарики — это были небольшие клубни, бесформенные, шишковатые, но со множеством ростков. Посадочная картошка, готовая к высадке, и ее там было множество десятков.

Майкл поднял один из них и принялся рассматривать, аккуратно вертя его в руке.

— Вы только посмотрите на количество глазков. Их тут штук десять, не меньше. Со всем этим, да еще и с семенами от Патрика мы засадим всю землю в таунленде. Она не может снова подвести нас.

В первую ночь Майра не стала рассказывать свою историю. Она была слишком утомлена. Все дети спали в одной куче и лишь улыбались друг другу. Наши с Майрой братья и отец пришли повидать сестру и дочь на следующий вечер — вечер великого воссоединения семьи.

— Жаль только, что бабушки нет с нами, — сказала Майра.

Но ее печаль из-за смерти бабушки уравновешивала радость возвращения домой. Она удивленно вскрикнула, увидев Хьюи, который ростом уже догнал Денниса, а потом заметила, что Джозеф — вылитый Дэн Уолш, наш дядя. Она заявила Деннису, что ей не терпится познакомиться с Джози и их маленькими девочками, но сейчас лучше затаиться в Нокнукурухе. Мама счастливо улыбалась. Возвращение Майры домой даже разгладило морщинки на ее лице, а ее вымытые белокурые волосы вились красивыми локонами. Даже отец, сильно похудевший, с седыми волосами, которые раньше были черными и блестящими, как у испанца, теперь казался молодым и счастливым. Всю следующую неделю мы не рассказывали соседям о Майре, и о ее возвращении знали только члены нашей семьи. Рождение малыша объясняло то, что мы никого не ждали и ни к кому не ходили сами. Мама сказала Кати Маллой, что я заболела, и это отвадило соседей от нашего дома. Когда же наши соседи находили у своих порогов посадочный картофель, то перешептывались между собой о миссис Молли Магуайр, о квакерах и благодарили Бога. А мужчины внезапно находили в себе силы, чтобы вскапывать землю и садить pratties.

Наконец пришло время Майре поведать нам свою историю. Она как раз накормила грудью и свою маленькую Грейси, и моего Стивена. Мама, папа, дети, мои братья, Джози — все мы собрались вместе, и это даже немного напоминало прежние времена. Итак, fadó…

— Когда картошка пропала во второй раз, — начала Майра, — я притихла и ходила, опустив голову. У самих у нас еда была, и мне по-прежнему удавалось передавать немного конюху или кому-то из работников. Но примерно в то время, как ты, Майкл, приходил к нам, Джексон стал смелее и наглее. Он начал рассказывать старому майору, что тому делать: мол, хватит делать вид и угрожать, что выгонишь, пора по-настоящему выгонять народ. Джексон убеждал его избавиться от арендаторов, утверждая, что тогда поместье станет прибыльным. Джексон все цитировал того мужика из казначейства — Тревельяна. Бывало, сидит за столом, читает лондонские газеты в своей неторопливой манере, с суровым выражением на лице, и произносит страшные вещи: «Бог сам делает то, что не смогли сделать люди». А от слов его просто сердце разрывается.

— Сделать что? — не понял отец.

— Убить всех нас. Очистить от нас землю.