Онлайн книга «Я тебя никогда не забуду»
– Приве-ет! – радушно ответила Олюшка, и я понял, что мне удастся настроиться с ней на одну волну. Я уселся рядом с ней на диван, а мамаша расположилась напротив нас, в кресле, строго скрестив ноги в туфлях. – Скажи мне, Олюшка, – начал я без разминки, – женщина, которая тебя вчера забирала из школы, – она была молодая? – Не очень. – Моложе мамы или старше? – Моложе. – А она говорила по-русски? – А как же еще? – переспросила девочка с улыбкой – она, видно, решила, что я пошутил. – С акцентом? – Как с акцентом? Как шпионы, что ли? – ответила шуткой девчушка. – Ну да, как шпионы или как продавцы на рынке, – передразнил я южный говор: – «Маладой парэнь, гваздика нада?» Девочка засмеялась, а потом сказала: – Не, без акцента. – А дядя? Ведь был же еще дядя? Он тоже совсем русский был? – Да. Не лаврушник. – Оля! – строго сказала Верная. – А что? Папа так говорит. – Тот дядя, он какого был возраста? Моложе папы? Или меня, например? – Моложе. – А роста? Выше меня? – Выше. Намного. Во мне метр семьдесят шесть, однако известный факт: жертвам, особенно детям, преступники всегда кажутся крупнее, чем есть на самом деле. Раз девочке видится, что парень выше меня «намного», будем считать, что в нем – метр восемьдесят – метр восемьдесят пять. – Какие-нибудь особые приметы у этой парочки были? – А что такое особые приметы? – Ну, шрамы, или хромота, или большие родинки… – Или бородавки… – хихикнула девочка. – Ну, да. – У тети была родинка на щеке, вот здесь, маленькая, – девочка коснулась своей левой скулы. – А волосы у нее какого цвета? – Рыжие. Крашеные, наверно. – А как они были одеты? – Вы имеете в виду верхнюю одежду или нижнюю? – И ту, и другую. Олюшка стала подробно перечислять: они, девочки, уже с младых ногтей женщины, я-то и сейчас не замечаю, кто во что одет, если этого не требуется в интересах дела. А уж когда мне было десять – тем более! – Тетенька была без шапки, в сапогах и в черном полушубке. А под низом у нее были джинсы и коричневый свитер. А дядя носил джинсы и дубленку. – Скажи, а как они друг друга называли? Как друг к другу обращались? – Она ему говорила «Володя», а он ей «Вера»… Только однажды… – Девочка лукаво глянула на меня. – Дядька оговорился и назвал ее другим именем, она ему сделала замечание, и он поправился. – И каким же он ее именем назвал? Девчушка торжествующе, с превосходством посмотрела: – Лера. Да здравствуют свидетельницы-девочки! Все видят, все слышат, все подмечают! – Павел Савельич, – предостерегающе наклонилась ко мне мадам Верная, – пора заканчивать, Олюшка устала. – И последний вопрос. – Я повернулся к девочке и заглянул в ее бездонные голубые глаза. – Когда тебя эта тетенька встретила после школы, вы сразу поехали в ту квартиру? – Да. – А на чем вы поехали? На метро? – Нет, на машине. – На машине какой? Грузовой, легковой, пожарной? Олюшка хихикнула: – На легковой. – И за рулем сидел тот самый дядя? – Угу. – А машина какого была цвета? – Серая. Или зеленая. Или голубая. Я не знаю, она грязная была. «Вряд ли, конечно, она помнит марку, тут свидетели-девочки все-таки уступают мальчикам, но попробовать все-таки стоит». – А какая была машина? «Жигули», «Москвич», «Волга»? – Не как у папы. – А какая у папы? – С багажником сзади. – У нас «Жигули», тринадцатая модель, – подсказала Верная. – А эта была без багажника? – Угу. – Значит, «Москвич»? – Наверное. Кого-то мне напоминала эта парочка похитителей. Да не «кого-то», а вполне определенных граждан. К примеру, тех двоих, что ограбили квартиру Степанцовых. Ох, многое совпадало: и двое молодых людей, и оба в джинсах. И автомобиль «Москвич», и девушка, которую на самом деле зовут Лерой. Вот только преступная специализация – опять! – совсем другая. Там – «марьяжный» разбой, а здесь – похищение человека с целью последующего выкупа. А если… Если, допустим, вспомнить Порядину, которая работала вместе со Степанцовой? И добавить к числу преступлений парочки еще и поджог?! Да, странная разбросанность… И еще вдруг пришло мне в голову совсем уж несуразное: все три дела – и разбой на Калараш, и поджог в Травяном, и похищение в семье Верного – подсунул мне наш полковник Любимов. Тут вдруг заворочался ключ в замке, и распахнулась входная дверь в квартиру. Верная-старшая немедленно вскочила и бросилась в прихожую. Следом за ней как ветром сдуло Олюшку. «Папочка! Папа!» – донеслись восхищенные вопли девочки. Я тоже выглянул в прихожую. На пороге стоял майор Верный в дубленке. Майорша припала к его груди. За ноги его обнимала Оленька. Вид у хозяина был одновременно и довольный, и больной. Казалось, он еле стоит на ногах. На волосах, повыше уха, запеклась кровь. Он вгляделся в меня, отдаленного от него длинным коридором, не узнал и тихо спросил у жены: «Кто это?» – Аристов. Его прислал Любимов. – А-а. Привет, Паша, – слабо кивнул мне «обэхаэсэсник». Казалось, Верный немного не в себе. Он был смертельно бледен. – Что с тобой, милый? – с нескрываемой озабоченностью спросила его жена. – Пойдем в ванную. Меня стукнули по голове. Надо промыть рану. – Я вызову «Скорую»! – Никаких врачей! Черепушка моя оказалась крепкой. Наверно, просто сотрясение. Пустяки, отлежусь. Обе женщины, крошечная и взрослая, отпустили своего мужчину. Он скинул дубленку. Я увидел, что весь овчинный воротник в крови, кровь же растеклась по шее, пиджаку и водолазке майора. – Господи! – ахнула Верная и повела супруга в ванную. Девочка потянулась было за ними, но мамаша цыкнула на нее: «Оля! Иди в свою комнату!» Я на правах чуть ли не члена семьи взял малышку за ручку и отвел в детскую. Детская тоже ничем, кроме громадных размеров (метров двадцать пять) и высоких потолков, не выделялась из миллионов советских комнат, предназначенных для подрастающего поколения: кровать, стол, книжные полки. Я усадил девочку на разобранную постель и сунул ей в руки «Малыша и Карлсона»: |