Онлайн книга «Парфюмер звонит первым»
Второй попытался подхватить заложника, но масса тела полковника оказалась слишком велика, и он кулем повалился на ковер. Голова глуховато стукнулась о пол. – А ну, подъем! – заорал второй. – Чего разлегся! – и от души пнул Ходасевича ногой. – Погодь, – остановил его первый, – с ним чего-то не то. И в самом деле с пленником происходило нечто непредусмотренное. Он лежал на боку (ровно лечь ему мешали застегнутые за спиной наручники) и дышал настолько тяжело, что, казалось, слышно на весь дом. Глаза были закрыты. Лицо побагровело. – Эй, ты чего? – наклонился над ним первый тюремщик. С силой похлопал по щекам. Судорога прошла по всему телу полковника. И никакой реакции на внешние раздражители. Тяжелое дыхание, закаченные глаза, багровая рожа. – Похоже, у него приступ. – Какой еще приступ! Но тут и второму садисту стало ясно, что с пленником неладно. Заложник с особенным всхлипом последний раз втянул в себя воздух и затих. Крупная дрожь прошла по всему его толстому телу. А затем лицо его стало резко бледнеть, бледнеть и буквально на глазах превратилось в восковое, словно у трупа. Первый тюремщик пощупал пульс на шейной артерии и благоговейно прошептал: – А сердце-то не бьется. – Что у вас тут?! – Хозяин подошел, как всегда, неслышно, рявкнул из-за спин. – Да вот: похоже, что кончается, – пролепетал второй молодой террорист. – Я ему покажу кончаться, – усмехнулся седовласый, вытащил из-за пояса пистолет и направил его прямо в лоб Ходасевичу. – Симулирует, сука. – А ну, встать! – заорал он. – Или я буду стрелять! Никакой реакции. – Встать! Считаю до трех. Раз. Два. Три. Одновременно с «три» седовласый выстрелил. Пуля ударила в пол рядом с головой заложника. На ковре образовалась аккуратно оплавленная дырочка. Пах! Раздался второй выстрел. Затем – третий. И еще две пули легли на расстоянии сантиметра от черепа Ходасевича. А он даже не моргнул, и бровью не повел, лежал, словно мертвый. И тут главарь захватчиков наконец убедился, что заложник не симулирует. – Быстро дуй в машину, – скомандовал он первому подручному, – тащи оттуда из аптечки валерьянку, корвалол, этот, как его, нитроглицерин! – Думаете, поможет? – поинтересовался первый. – А я фуй его на фуй! – выкрикнул седовласый и еще раз витиевато выругался. А Ходасевич так и лежал трупом, не шевелился, только лицо становилось бледнее и бледнее, хотя, казалось, бледнее уже некуда. Главарь террористов усмехнулся: – Умер Максим – и хрен с ним. Все равно не жилец. А у нас на такой случай еще один заложник имеется. Подбежал молодой конвоир: – Вот, нитроглицерин. – Поздно пить боржоми, если почки отвалились. – Так он че, совсем помер? Седой присел на корточки, брезгливо коснулся холеными пальцами шеи полковника: – Да нет, похоже, дышит еще. – Может, ему «Скорую» вызвать? – Ты гребнулся, что ли? Какая ему тут, на хуторе, на хер, «Скорая»?! Седовласый выудил из кармана мобильный телефон: – Надо узнать, как там вторая наша пациентка поживает. В то же самое время. Таня Телефон прозвонил раз, другой. – Это не мой, – удивленно прислушался Добрыня Никитич. – Как не твой?! – возмутился его партнер. – Из твоего кармана звонит! – Ах да, – хлопнул себя по лбу Танин спаситель, – я же у Комкова с Подольским их трубы с тел снял! Он залез в карман, вытащил мобильник и, глядя на дисплей, произнес: – Это комковская труба. Я хорошо ее запомнил: «Сименс», шестьдесят пятый. Номер определился. Ну, что, брать? И тут Глеб Захарович скомандовал: «Давай мне!» Добрыня подскочил к нему, и ГЗ поднес аппарат Комкова к уху. Глеб Захарович произнес, старательно нивелируя индивидуальные интонации голоса: – Комков слушает. Наступила напряженная пауза, Таня, затаив дыхание, ждала, что звонивший вот-вот распознает подвох и бросит трубку, однако разговор продолжился. Татьяна облегченно выдохнула. Она подошла как можно ближе к Глебу Захаровичу – на расстояние вытянутой руки – и попыталась расслышать, о чем говорит на том конце линии его собеседник, однако до нее долетали только обрывки слов, из которых невозможно было составить общую картину разговора. Однако Глеб Захарович, усмехнувшись, подмигнул ей и указал сначала на нее, а потом на трубку: мол, о вас, Таня, идет речь. Татьяна даже поразилась: как у него выдержки хватает в столь напряженный момент еще и шутить! – Нормально, – сказал своему невидимому собеседнику ГЗ. – Здесь она, рядом. – И снова подмигнул Татьяне. – Живая и почти здоровая. В ответ в трубке разразились длиннющим монологом, из которого до Тани долетело лишь одно слово: «умирает», – и она вздрогнула. – Да и хрен с ним, – откликнулся, в образе капитана Комкова, Глеб Захарович. – Коза-то эта еще осталась. Отвезите его лучше куда в больницу, да и киньте там. Ему что-то возразили, а ГЗ ответил: – Охота была его самим хоронить. Он же тяжелый. Собеседник сказал еще пару слов и «отбился». Глеб Захарович усмехнулся (он старательно отводил глаза от Тани). – Да здравствует наша сотовая связь, искажающая голоса до неузнаваемости! – невесело сказал он. – Что, что случилось? – затеребила его Таня. – Что-нибудь с Валерой?! – Да, Таня, – подтвердил он, по-прежнему избегая смотреть на нее. – Звонили его похитители. Сказали мне – то есть капитану Комкову, что Валерий Петрович плохо себя чувствует. У него, кажется, сердечный приступ. Эти мерзавцы говорят: умирает. Таня ахнула и в ужасе закрыла рот ладонями. Полковник Ибрагимов На подлете к Кострову Ибрагимов глянул на часы. Они долетели до города за рекордное время: один час и пятнадцать минут. Краешком взошедшее солнце, сопровождавшее их на большой высоте, снова скрылось за горизонтом, когда «Гольфстрим» пошел на посадку. Осталась лишь ярко-желто-красная полоса и светлый восток. Наручные простецкие «Касио» Ибрагимова показывали 04.47. До предполагаемого начала операции в Черном море оставался один час и тринадцать минут. А в момент, когда она начнется, умрет его друг полковник Ходасевич. И Ибрагимов по-прежнему не знает, что предпринять, чтобы помочь ему. Он даже представить не может, что следует делать. Бойцы «Альфы» и их командир ждут от Ибрагимова инструктажа, а он понятия не имеет, что им говорить. Настолько беспомощным Ибрагимов ощущал себя, пожалуй, впервые в жизни. |