Онлайн книга «На этом свете»
|
Добрые глаза на бледном, словно присыпанном мукой, лице. Худые морщинистые ладони в шрамах кошачьих царапин. Плотно сжатые губы. Слезы набухают в глубине глаз. – Вот, это все, что Володя написал. Вы посмотрите, пожалуйста. Может быть… – она не договорила, торопливым жестом протянула потрепанную тетрадку. – Да я, собственно, не издатель… В комнате раздался звон: пьяные голоса разбили посуду. Но женщина не обернулась; только дернулась левая сторона лица. – Да, конечно, это ничего. Вы же пишете, знаете всех… Володя старался. Это был весомый аргумент. В ее представлении – нерушимый. У меня не хватило сил отменить его. – Конечно, я посмотрю. – Да-да, посмотрите, – она по-детски обрадовалась, даже улыбнулась. Первая улыбка после похорон – это ведь так важно. – Если что-то подойдет… – Я вам сообщу. – Только вы прочитайте, обязательно. – Сегодня же вечером, обещаю вам. – Он был очень хороший… Он верил… – Вы извините, у меня так мало времени… – Да, я понимаю. Все это… глупо и так внезапно! Я уже прятал тетрадь в портфель, не желая скрыть подленькую торопливость… На улице я закурил, затягиваясь жадно и глубоко. Рыжий город глотал ядовитый сок осени: монотонная слякоть. И все в этом маленьком провинциальном городке казалось неживым, окутанным тленом и безнадегой. Бог придумал позднюю осень в наказание за наши грехи, за неумение радоваться жизнью. И каждый год, из ноября в ноябрь, мы расхлебываем собственное уныние. Не успел я сделать и десяти шагов, как меня окликнули. Я обернулся – из подъезда выбежала Рита Апух. Во время похорон не было возможности поговорить, а на поминках мы сидели по разные стороны стола. – Дима, подожди… – Что-то случилось? – Нет, ничего не случилось. Я помнил худую девочку с длинной русой косой, я помнил ее влажное напряжение, когда мы целовались под лестницей, сбежав с урока математики, помнил ее непрошибаемую молчаливость… Сейчас передо мной стояла красивая, уверенная в себе женщина. Сразу и бледная, и смуглая, стройная и крепкая, как скамейка в осеннем саду. Ярко накрашенные губы, вздорная стрижка под мальчишку, мудрый взгляд оттененных глаз и что-то невыносимо-призрачное в их глубине. – Тоже не выдержала? – Это уже не поминки, а пьянка. Ненавижу алкашню. – Чего так? – Мой первый муж… Ладно, неважно. Некоторое время мы шли молча. – Жалко Володьку, – сказал я. – А мне нет. Губа жил мудаком и умер по-мудацки. Вова Губин умер от страха. Идиотская история. Возвращался вечером с работы. Решил срезать и пройти через пустырь, мимо кооперативных гаражей. Чем-то разозлил стаю собак, живущих около свалки. Единственный свидетель – мужик, загонявший машину в гараж, – рассказывал, что собаки окружили Губу, зарычали, затявкали, не давая вырваться из кольца. Особенно злая шавка норовила схватить его за ногу. Губа (длинная сучковатая жердь) пытался отмахиваться пакетом, а потом вдруг странно дернулся и упал как подкошенный. Собаки кинулись на него, стали трепать куртку, разорвали штанину брюк. Когда мужик добежал, Володька уже был мертвый. Остановилось сердце. – Сама-то как? – я не знал, что спрашивать, о чем говорить. – Как в сказке: в ожидании принца. – Достойное занятие. В сказках они всегда появляются. – Они и в жизни появляются, только слишком поздно… Рита внимательно на меня посмотрела. Щеки ее лизнул румянец, зрачки расширились. Потом она резко отвела взгляд и взяла меня под руку. – Ты не против? – Пожалуйста. – На вечере встречи тебя вспоминали. – И что говорят? – Говорят, знаменитость… Ой, ладно, не скромничай. – А ты знаешь, – начал я без подготовки, – я вообще не собирался на похороны ехать. Не то чтобы дела, просто это уже не мой мир. Часть уютного прошлого, чье место в памяти. Это нехорошо, наверное… – Нормально. Твой успех – это награда за риск. Ты не обязан испытывать ностальгию. – Даже не в риске дело. Тут ничего особенного. Я просто верил. До конца. Даже когда все отвернулись. Даже когда подыхал с голоду. Когда негде было жить и знакомые перестали брать трубку. Я хавал «Доширак», кочевал по друзьям, спал на полу, иногда ночевал на вокзалах, если не успевал к закрытию метро: денег на такси не было. И каждую минуту этой нищей, позорной жизни я верил в свое творчество. Не потому, что я гений или что-то там еще. Просто мне есть что сказать. Понимаешь? – Пытаюсь. – А сегодня я приезжаю на похороны одноклассника, и выясняется, что приглашали меня с единственной целью: всучить под это дело тетрадь с его прижизненной графоманью. Какого хрена я должен этим заниматься? Оно мне надо? – Ты никому ничего не должен. – Раз приехал – должен. Я в безвыходной ситуации. Вот ведь Губа, великий романист… Жрал, спал, срал, работал кое-где и что-то кропал в свою тетрадку. А как помер – будьте любезны, напечатайте… Да, я знаю, нехорошо так о покойнике. Только я свои рассказы, извини за прямоту, писал кровью, потом и спермой. Я каждую строчку выстрадал. А тут, значит, в бессмертие на готовеньком… Я еще что-то говорил, искреннее и взволнованное, а Рита слушала и не слушала одновременно. Смотрела прямо перед собой. А потом перебила: – Ты торопишься? Давай посидим? – Где? – В «Колумбии», новый ресторанчик открыли, около вокзала. – Давай, только недолго. Ресторан показался мне странным. Внутренности его убаюкивали, погружали в вязкое пространство, в котором даже шевелиться лениво. Звуки шлепали по ушам колодезным гулом. Обычный антураж (кактусы, фотографии, сомбреро на стенах) не возвращал в реальность, только слегка успокаивал ложной иллюзией «все нормально». Еще более странными показались часы: увеличенный в несколько раз советский будильник, врезанный в стену рядом с барной стойкой. – Жутковатое место. – Просто потолки высокие. Поэтому эхо, – ответила Рита. – Через пару часов электричка. Не опоздать бы… – Не паникуй. Не опоздаешь, – она улыбнулась в сторону. Зал был почти пустой. Только одинокий старик странного вида ковырял вилкой за столиком в конце зала. Я заказал паэлью и бутылку текилы. Молчаливый официант в цветастой рубах лишь коротко кивнул и удалился. |