Онлайн книга «Мать»
|
- Это мое личное дело! - ответил Егор. - Вы, мамаша, спрашивайте о Павле, нечего притворяться! Весовщиков широко улыбнулся. - Павел ничего! Здоров. Он вроде старосты у нас там. С начальством разговаривает и вообще - командует. Его уважают… Власова кивала головой, слушая рассказы Весовщикова, и искоса смотрела на отекшее, синеватое лицо Егора. Неподвижно застывшее, лишенное выражения, оно казалось странно плоским, и только глаза па нем сверкали живо и весело. - Дали бы мне поесть, - ей-богу, очень хочется! - неожиданно воскликнул Николай. - Мамаша, на полке лежит хлеб, потом пойдите в коридор, налево вторая дверь - постукайте в нее. Откроет женщина, так вы скажите ей, пусть идет сюда и захватит с собой все, что имеет съедобного. - Куда же - все? - запротестовал Николай. - Не волнуйся - это немного… Мать вышла, постучала в дверь и, прислушиваясь к тишине за нею, с печалью подумала о Егоре: «Умирает…» - Кто это? - спросили за дверью. - От Егора Ивановича! - негромко ответила мать. - Просит вас к себе… - Сейчас приду! - не открывая, ответили ей. Она подождала немного и снова постучалась. Тогда дверь быстро отворилась, и в коридор вышла высокая женщина в очках. Торопливо оправляя смятый рукав кофточки, она сурово спросила мать: - Вам что угодно? - Я от Егора Ивановича… - Ага! Идемте. О, да я же знаю вас! - тихо воскликнула женщина. - Здравствуйте! Темно здесь… Власова взглянула на нее и вспомнила, что она бывала изредка у Николая. «Все свои!» - мелькнуло у нее в голове. Наступая на Власову, женщина заставила ее идти вперед, а сама, идя сзади, спрашивала: - Ему плохо? - Да, лежит. Просил вас принести покушать… - Ну, это лишнее… Когда они входили к Егору, их встретил его хрип: - Направляюсь к праотцам, друг мой. Людмила Васильевна, сей муж ушел из тюрьмы без разрешения начальства, дерзкий! Прежде всего накормите его, потом спрячьте куда-нибудь. Женщина кивнула головой и, внимательно глядя в лицо больного, строго сказала: - Вы, Егор, должны были послать за мной тотчас же, как только к вам пришли! И вы дважды, я вижу, не принимали лекарство - что за небрежность? Товарищ, идите ко мне! Сейчас сюда явятся из больницы за Егором. - Все-таки в больницу меня? - спросил Егор. - Да. Я буду там с вами. - И там? О господи! - Не дурите… Разговаривая, женщина поправила одеяло на груди Егора, пристально осмотрела Николая, измерила глазами лекарство в пузырьке. Говорила она ровно, негромко, движения у нее были плавны, лицо бледное, темные брови почти сходились над переносьем. Ее лицо не нравилось матери - оно казалось надменным, а глаза смотрели без улыбки, без блеска. И говорила она так, точно командовала. - Мы уйдем! - продолжала она. - Я скоро ворочусь! Вы дайте Егору столовую ложку вот этого. Не позволяйте ему говорить… И она ушла, уводя с собой Николая. - Чудесная женщина! - сказал Егор, вздохнув. - Великолепная женщина… Вас, мамаша, надо бы к ней пристроить, - она устает очень… - А ты не говори! На-ко, выпей лучше!.. - мягко попросила мать. Он проглотил лекарство и продолжал, прищурив глаз: - Все равно я умру, если и буду молчать… Другим глазом он смотрел в лицо матери, губы его медленно раздвигались в улыбку. Мать наклонила голову, острое чувство жалости вызывало у нее слезы. - Ничего, это естественно… Удовольствие жить влечет за собой обязанность умереть… Мать положила руку на голову его и снова тихо сказала: - Помолчи, а?.. Он закрыл глаза, как бы прислушиваясь к хрипам в груди своей, и упрямо продолжал: - Бессмысленно молчать, мамаша! Что я выиграю молчанием? Несколько лишних секунд агонии, а проиграю удовольствие поболтать с хорошим человеком. Я думаю, что на том свете нет таких хороших людей, как на этом… Мать беспокойно перебила его речь: - Вот придет она, барыня-то, и будет ругать меня за то, что ты говоришь… - Она не барыня, а - революционерка, товарищ, чудесная душа. Ругать вас, мамаша, она непременно будет. Всех ругает, всегда… И медленно, с усилием двигая губами, Егор стал рассказывать историю жизни своей соседки. Глаза его улыбались, мать видела, что он нарочно поддразнивает ее и, глядя на его лицо, подернутое влажной синевой, тревожно думала: «Умрет…» Вошла Людмила и, тщательно закрывая за собой дверь, заговорила, обращаясь к Власовой: - Вашему знакомому необходимо переодеться и возможно скорее уйти от меня, так вы, Пелагея Ниловна, сейчас же идите, достаньте платье для него и принесите все сюда. Жаль - нет Софьи, это ее специальность - прятать людей. - Она завтра приедет! - заметила Власова, накидывая платок на плечи. Каждый раз, когда ей давали какое-нибудь поручение, ее крепко охватывало желание исполнить это дело быстро и хорошо, и она уже не могла думать ни о чем, кроме своей задачи, И теперь, озабоченно опустив брови, деловито спрашивала: - Как одеть его думаете вы? - Все равно! Он пойдет ночью… - Ночью хуже - людей меньше на улицах, следят больше, а он не очень ловкий… Егор хрипло засмеялся. - А можно в больницу к тебе прийти? - спросила мать. Он, кашляя, кивнул головой. Людмила заглянула в лицо матери темными глазами и предложила: - Хотите дежурить у него в очередь со мной? Да? Хорошо! А теперь - идите скорее. Ласково, но властно взяв мать под руку, она вывела ее за дверь и там тихо сказала: - Не обижайтесь, что я выпроваживаю вас! Но ему вредно говорить… А у меня есть надежда… Она сжала руки, пальцы ее хрустнули, а веки утомленно опустились на глаза… Это объяснение смутило мать, и она пробормотала; - Что это вы? - Смотрите, нет ли шпионов! - тихо сказала женщина. Подняв руки к лицу, она потирала виски, губы у нее вздрагивали, лицо стало мягче. - Знаю!.. - ответила ей мать не без гордости. Выйдя из ворот, она остановилась на минуту, поправляя платок, и незаметно, но зорко оглянулась вокруг. Она уже почти безошибочно умела отличить шпиона в уличной толпе. Ей были хорошо знакомы подчеркнутая беспечность походки, натянутая развязность жестов, выражение утомленности и скуки на лице и плохо спрятанное за всем этим опасливое, виноватое мерцание беспокойных, неприятно острых глаз. |