Книга Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей, страница 40 – Бертран Рассел

По знаку Пи все остановились, и началось представление чисел профессору Скверпунту. Каждое число произносило небольшую речь о своих достоинствах.

1: Я прародитель всего, отец несметного потомства. Без меня ничего бы не было.

2: Что за чванство! Сам знаешь, два больше одного.

3: Я – число триумвиров, мудрецов Востока, звезд в Поясе Ориона, Судеб и Милостей.

4: Без меня не было бы квадрата. Я – залог честности в мире, хранитель Нравственного закона.

5: Я – число пальцев на руке. Я создаю пятиугольники и пентаграммы. Если бы не я, не было бы додекаэдра. И, как всем известно, вселенная – двенадцатигранник. Без меня нет вселенной.

6: Я – совершенное число. Знаю, у меня есть соперники-выскочки: 28 и 496 иногда претендуют на равенство со мной. Но они отстоят слишком далеко, чтобы со мной тягаться.

7: Я – священное число: число дней недели, число Плеяд, число свечей в семисвечии, число азиатских церквей, число планет – я не признаю богохульника Галилея.

8: Я – первый из кубов, не считая бедняги Единицы, но она уже изрядно устарела.

9: Я – число Муз. От меня зависит вся прелесть, все изящество мира.

10: Хвастайтесь-хвастайтесь, только я – покровитель бесконечного множества позади меня. Каждый обязан мне именем. Не будь меня, они были бы толпой, а не упорядоченной иерархией.

Математик заскучал и повернулся к Пи со словами:

– Вы не находите, что остальными представлениями можно пренебречь?

Ответом ему был дружный крик.

11 взвизгнуло:

– А как же я, число апостолов после предательства Иуды?

12: А я, покровитель чисел времен Вавилона? Я как покровитель гораздо лучше пошлой десятки, чье место определяется биологической случайностью, а не арифметическим превосходством!

13 проворчало:

– Я повелеваю неудачей. Станете мне грубить, вам не поздоровится!

Поднялся такой гвалт, что математик закрыл ладонями уши и умоляюще уставился на Пи. Тот взмахнул своей дирижерской палочкой и крикнул громовым голосом:

– Тихо! Хотите стать несопоставимыми?

Все побледнели и угомонились.

Пока продолжался танец, профессор следил за числом 137, проявлявшим своеволие и не желавшим занимать положенное ему место. Оно то и дело пыталось выскочить вперед 1, 2 и 3 и угрожало нарушить гармонию балета. Еще больше профессора Скверпунта удивляло то, что к нарушению рядов 137 подталкивал некто в облачении рыцаря короля Артура, шептавший 137 на ухо: «Давай же, вперед!» Призрак рыцаря был расплывчатым и трудно узнаваемым, но со временем профессор признал в нем своего друга сэра Артура. Это заставило его симпатизировать 137, к которому Пи относился враждебно, не оставляя попыток призвать к порядку своенравное простое число.

Наконец 137 воскликнуло:

– Развели бюрократию! Свобода индивидуума – вот чего я жажду!

Маска Пи нахмурилась, но вмешался профессор со словами:

– Вы с ним помягче. Вы не заметили, что им управляет Приближенный? Я знал этого Приближенного в жизни и могу обоснованно утверждать, что это он внушает 137 антиправительственные поползновения. Лично я хотел бы послушать само 137.

Пи нехотя уступил.

– Скажи, 137, – начал профессор Скверпунт, – на чем основан твой бунт? Это протест против неравенства? Похвала сэра Артура раздула твое самомнение? Или, как я смутно подозреваю, это глубокое идеологическое отторжение метафизики, почерпнутой твоими коллегами у Платона? Не бойся, скажи мне правду. Я помирю тебя с Пи, о котором знаю не меньше, чем знает о себе он сам.

В ответ 137 взорвалось взволнованной речью:

– Вы правы! Не выношу их метафизику! Они по-прежнему притворяются вечными, хотя их поведение давным-давно показало, что они ничего такого не думают. Мы все сочли небеса Платона скучными и решили, что гораздо занятнее управлять разумным миром. После спуска с эмпирей мы испытываем эмоции, похожие на ваши: каждое нечетное любит соответствующее четное, а четные неровно дышат к нечетным, даже понимая их несовершенство. Теперь мы от мира сего, и когда в мире бабахнет, бабахнем и мы.

Профессор Скверпунт не мог не согласиться со 137. Но все остальные, включая Пи, сочли его нечестивцем и обрушились на него, а заодно и на профессора. Бесконечное множество, раскинувшееся во все стороны дальше, чем было доступно взору, с недовольным жужжанием пошло на профессора в атаку. Сначала он испугался, но потом собрался с духом, припомнил мудрость, присущую ему в часы бодрствования, и зычно гаркнул:

– Прочь! Вы всего лишь символические удобства!

Все несметное воинство мигом рассеялось, как туман. Очнувшись, профессор услышал собственный голос:

– Довольно Платона!

Сталин, хватив водки на красном перце, уснул в своем кресле. Молотов, Маленков и Берия, прижимая пальцы к губам, прогнали назойливых слуг, чтобы те не потревожили отдых великого человека. Они его стерегли, а он видел сон. Вот о чем был его сон.

Грянула и закончилась неудачей Третья мировая война. Он попал в плен к западным союзникам. Те, учтя, что Нюрнбергский процесс вызвал сочувствие к нацистам, в этот раз решили поступить по-другому: Сталина передали комитету видных квакеров, постановивших, что даже такого можно силой любви привести к покаянию и жизни достойного гражданина.

Впрочем, до завершения их духовных трудов окна его комнаты должны были оставаться задраенными на случай какой-нибудь отчаянной выходки с его стороны; ему были запрещены ножи, чтобы он в гневе не набросился на людей, занимающихся его возрождением. Его с удобством разместили в двух комнатах старого сельского дома, двери которого были заперты и открывались всего на час в день, когда четверо мускулистых квакеров водили узника на короткую прогулку, во время которой побуждали его наслаждаться красотами природы и пением ласточек. В остальное время ему разрешалось писать и читать, но, правда, не литературу поджигательского свойства. Ему дали Библию, «Путь пилигрима» и «Хижину дяди Тома». Иногда дозволялось баловство – романы Шарлотты М. Йонг. Курение, спиртное, красный перец были под запретом. В любое время дня и ночи он мог пить какао – самые знатные из его стражников были поставщиками этого невинного напитка. Чай и кофе были разрешены в умеренных количествах – так, чтобы не препятствовать полноценному ночному отдыху.