Онлайн книга «Сердце из нежного льда»
|
– Алла! Ты представляешь, я нашел твои духи! – выпалил он с таким счастливым лицом, будто неимоверными усилиями отыскал наконец то, что она давно потеряла и очень по этому поводу печалилась. – Игорь! Я устала тебе говорить, что я не использую духи, поэтому ничего «моего» ты не мог найти по определению! – рассмеялась Алла. – Нет, ты не понимаешь… Это другое… ты можешь продолжать их не использовать… или начать использовать… как хочешь… Я нашел твой аромат, сконцентрированный, сконденсированный и помещенный в этот флакончик. Ты так пахнешь, как эти духи, только слабее, тоньше… еле слышно… – Глаза Игоря горели, щеки окрасил румянец, и весь он лучился удовольствием и счастьем. – Понимаешь, я покупал себе крем для бритья, а рядом две женщины выбирали духи. Продавщица открывала им то одну бутылочку, то другую… И вдруг на меня пахнуло тобой! Алла! Я не мог не купить! Женщины сказали, что это уже старое и немодное направление, а я подумал, что – наплевать! Он открыл коробочку, вынул маленький флакончик и вытащил язычок притертой пробки. – Вот понюхай! Горький апельсин или грейпфрут… и еще что-то неуловимое… изысканное… Будто дымок… ветер с моря… Свежесть, горечь и пряность одновременно! Алла взяла в руки оранжевую коробочку. Франция. «Dune». Хорошие духи или нет? Она не разбиралась в ароматах. Последний раз она поливалась рижскими духами «Консуэло», чтобы понравиться Сергею. Это было уже сто лет назад. Игорь смотрел на Аллу с большой надеждой, как детсадовец, который под строгим надзором воспитательницы впервые своими руками сделал маме аппликацию к Восьмому марта. Алла поднесла к носу флакончик. Да… Пожалуй, ей нравится. Удильщик, как всегда, угадал… Конечно, она не станет использовать их по прямому назначению, но аромат ей приятен. – Неужели я так пахну? – усмехнулась она. – Ты лучше, потому что… нежнее… – И он привлек ее к себе, прижался к волосам, зарылся носом в них и глухо добавил: – До чего же я люблю тебя, Алла… Если бы на его месте был Некто Макс, она, пожалуй сказала бы ему: «Замолчи!» Удильщику не смогла… Почему? Непонятно! Она только с неудовольствием поежилась и выскользнула из его объятий. – Я вижу, что тебе опять не нравится, когда я говорю о любви, – огорчился Игорь. – Но почему? Это же так естественно! Когда я с тобой, мне хочется петь романсы с балладами, как менестрелю или ваганту, и читать стихи. Вот послушай несколько строк… Я, правда, забыл начало: …И прелести твоей секрет Разгадке жизни равносилен. Весною слышен шорох снов И шелест новостей и истин. Ты из семьи таких основ. Твой смысл, как воздух, бескорыстен… – Ай-яй-яй! Как не стыдно врать! – рассмеялась Алла. – Ты не мог забыть начало! Ты побоялся мне его прочитать и, между прочим, правильно сделал! – Да? – опять-таки очень по-детски огорчился Игорь. – Ты знаешь это стихотворение? – Кто ж его не знает? Мужчины должны высечь начало этого стиха на каких-нибудь скрижалях или, на худой конец, вытатуировать на своих грудях: Любить иных – тяжелый крест, А ты прекрасна без извилин… Так, кажется, начал это стихотворение Пастернак? – Ну, пусть так… А что в этих строках такого… ужасного? Чтобы на скрижалях? – Лучше ты мне ответь, почему стал врать, что забыл начало? – Ну… побоялся, что тебе не понравится про извилины… вернее, про их отсутствие… Хотя один бог знает, что за извилины имел в виду Пастернак! Ты послушай другое: Красавица моя, вся стать, Вся суть твоя мне по сердцу, Все рвется музыкою стать, И все на рифмы просится. Игорь жестом остановил рвущийся с Аллиных губ протест. – Погоди! Там дальше как раз про тебя: …И в рифмах дышит та любовь, Что тут с трудом выносится, Перед которой хмурят бровь И морщат переносицу… А дальше про меня! Слушай! Красавица моя, вся суть, Вся стать твоя, красавица, Спирает грудь и тянет в путь, И тянет петь – и нравиться… Это тоже Пастернак! Он написал про нас! Ты постоянно морщишь переносицу, а я ужас как хочу тебе нравиться! Он опять обнял ее и спросил: – Ну хоть немножко-то я тебе нравлюсь? – Разумеется, – довольно сухо ответила Алла и поспешила сменить тему: – Пастернак – твой любимый поэт? – Да! Мне кажется, его еще так и не оценили по достоинству. Лучших стихов я не знаю. Конечно, ты сразу скажешь: «Ах, Пушкин! Ах, Лермонтов!» Я ничего не имею против них, но они слишком уж давно жили. Пастернак мне ближе и понятнее. – Я и не собиралась сравнивать его с Пушкиным. – А с кем бы ты могла его сравнить? – Признаться, мне и в голову не приходило сравнивать с кем-то Пастернака. У меня другой любимый поэт. – Кто? – Марина Цветаева. – Ну-у-у… – протянул Игорь. – Женщина… – Женщина… И что? – сразу ощетинилась Алла. – Договаривай! – Да нечего мне договаривать. Не читаю я их… – Кого их? – Я же сказал – женщин. – А почему такая дискриминация? – Никакая не дискриминация… Просто… Ну что они там могут написать? Я на правую руку надела Перчатку с левой руки… Или наоборот – на левую с правой… Не помню! Я так тоже могу писать: Я на правое ухо надела Сережку с левой… ухи… – Имей в виду, что ты остришь, и, кстати, очень жалко, на предмет Ахматовой, а не Цветаевой. – Ну и что? Не вижу разницы. – А ты Цветаеву-то читал? – Сказал же – нет! – раздражился Игорь. – Так… кое-что в объеме курса средней школы… Разве женщина может так написать! Вот послушай: На даче спят. В саду, до пят Подветренном, кипят лохмотья. Как флот в трехъярусном полете, Деревьев паруса кипят. Лопатами, как в листопад, Гребут березы и осины, На даче спят, укрывши спину, Как только в раннем детстве спят. Ревет фагот, гудит набат… – Достаточно, – прервала его Алла. – Нечего мне устраивать тут ликбез на предмет мужских стихов! Грамотные! Я тебе тоже кое-что прочту! И из Цветаевой! Может, ты что-нибудь обо мне поймешь, перестанешь задавать ненужные вопросы и говорить о любви: …Землю долго прожить! Трущоба — Кровь! и каждая капля – заводь. Но всегда в стороне ручьевой |