Книга Тайная жена Казановы, страница 11 – Барбара Линн-Дэвис

Он поцеловал стрекозу, и я почувствовала его горячее дыхание на своей коже. Он стал водить стрекозой по спущенным золотистым нитям, как будто в медленном полете. Она летала, не зная куда. Просто радовалась, что летает надо мной. А потом она вновь спряталась в складках платья. Джакомо развязал мне корсет, жадной рукой следуя со стрекозой все глубже.

Мое дыхание участилось. Я не могла это остановить. Да и не хотела. Я жаждала полностью погрузиться в свои ощущения. Мне пришла в голову мысль, что нас могут увидеть, что могут, даже несмотря на пение на сцене, услышать мои стоны наслаждения, но мне было на все наплевать. Я чувствовала неистовое желание, просто обезумела от страсти.

Он засунул руку мне под юбки. И я стала рабой любви.

— Не везите меня пока домой, пожалуйста. — Я вздыхаю, склоняя голову ему на плечо, когда мы выходим из театра. По моим подсчетам до рассвета оставалось часа два. Площадь Сан-Самуэль до сих пор жила своей жизнью в свете фонарей и факелов тех, кто посетил оперу, но совсем скоро под звездным небом останемся мы одни.

— Может быть, пойдем прогуляемся? — предложил он, целуя меня в висок.

Я засмеялась: еще никогда я не чувствовала себя такой игривой и довольной. Наверное, догадалась я, это и есть любовь.

— Я проведу для вас экскурсию, — заявил он, низко кланяясь, размахивая своим черным плащом. Он вновь нацепил маску с клювом. — Нечто похожее на Большой тур по Европе, только, возможно, не настолько большой. Это будет тайная экскурсия по этой части Венеции.

— Тайная? — Я была заинтригована.

— Тайная! — подтвердил он, беря меня за руку и увлекая в узкую улочку, ведущую с площади.

Обнадеживающий свет фонарей и шум толпы вскоре остались позади. В конце улицы он свернул в другой переулок, еще более темный и узкий. Все дома были заперты, окна закрыты ставнями. Джакомо продолжал быстро шагать по улице.

— Уже недалеко, — негромко бросил он через плечо.

Я оглянулась, боясь, что сзади на меня могут наброситься с ножом. Джакомо резко остановился, и я практически упала на него, засмеявшись от своей неловкости.

— Тсс, — он тоже засмеялся. — Мы всех в округе разбудим.

Он достал из кармана трутницу ^[14], опустился на колено. Я слышала резкий скрежет стали о кремень и вскоре увидела искры. Джакомо зажег маленькую свечку. Когда он встал и поднял свечу над нашими головами, я увидела, что мы стоим перед коваными железными воротами. Все пахло сыростью, как будто эту дверь уже давно никто не открывал.

— Где мы? — поинтересовалась я. Подняла голову и увидела простой оштукатуренный кирпичный дом. Совершенно не похожий на наш великолепный особняк, отделанный порфиром, розовым и зеленым мрамором, привезенным в Венецию из далекого Египта.

— Здесь я родился, — объявил Джакомо.

— Вот как! — Я постаралась изобразить восхищение.

Я услышала, как он глубоко вздохнул, видимо пытаясь взять себя в руки.

— Моя мать была единственным ребенком сапожника. Мой отец — актер — играл в труппе театра Сан-Самуэль. Он увидел ее здесь, шестнадцатилетнюю красавицу, и влюбился с первого взгляда. Девять месяцев спустя на свет появился я.

Он задул свечу, а я стояла очень тихо, прислушиваясь. Я все еще могла разглядеть его черный плащ и белую маску, которую он сейчас снял. Глаза его блестели — глаза истинного игрока. Он и теперь играл, уж меня-то ему не обмануть.

— Я прожил здесь до восьми лет, — продолжал он рассказ. — Я был болезненным ребенком, маялся неизвестной хворью. Носом постоянно шла кровь. Я был хилым мальчишкой. Плохо ел. Не был ни к чему приспособлен. И казался полным идиотом.

— Я в это никогда не поверю! — возразила я. — Совершенно на вас не похоже.

— Я говорю правду, — настаивал он, сохраняя свое обычное невозмутимое выражение лица. — А вылечила меня одна колдунья.

— Джакомо! — недоверчиво возразила я.

— Ну… в этом я не могу быть на сто процентов уверен. Может быть, это и выдумки. Одно мне известно: моя бабушка — которая меня воспитывала — отвела меня к колдунье, чтобы вылечить. Эта колдунья жила в лачуге на острове Мурано. Она заперла меня в сундук, произносила надо мною заговоры, пела, рыдала и стучала по крышке. Я понятия не имел, что происходит, но был слишком глуп, чтобы испугаться. Каким-то образом после этой встречи я излечился. Кровь стала идти все реже. Через несколько месяцев и мозги встали на место, и я наконец-то научился читать.

— Вы полагаете, что это было чудо? — спросила я, начиная испытывать восхищение.

— Я в чудеса не верю, ангел мой. Самый величайший дар Господа людям — это разум.

— Да, — согласилась я, ощущая разочарование. — Не знаю… чудо это или нет, che consolazione, все закончилось хорошо.

— Ну… почти, — произнес он, поднес мою ладонь тыльной стороной к своим губам и поцеловал. — Через шесть недель умер отец. Неожиданно гной пошел в мозг.

— Ох, Джакомо! — Я бросаюсь ему на шею.

Он наклоняет ко мне голову, я целую его щеки. Я ловлю себя на том, что плачу из-за него, мои слезы в конечном итоге смешиваются с его слезами. Я познала, что такое горе, мне приходилось успокаивать свою мать.

— А ваша матушка… ей пришлось второй раз выходить замуж? — поинтересовалась я, когда он взял себя в руки.

— Моя мама в двадцать пять лет осталась вдовой с шестью детьми. Ей пришлось зарабатывать нам на жизнь. — В словах его звучала горечь, только я не могла понять: он злится то ли на нее, то ли на сложившиеся обстоятельства. — Она стала актрисой и — все еще будучи достаточно молодой и невероятно красивой — пользовалась большим успехом. Через год она уехала в Санкт-Петербург, а потом приняла пожизненный ангажемент в Дрезден.

— И кто же тогда вас воспитал? — спросила я, ощущая за него тревогу.

— Моя бабушка, Марция. Каждые несколько лет мама возвращалась в Венецию, ослепляя своим появлением, но именно бабушка заботилась обо мне. Она умерла десять лет назад. Когда это произошло, мама продала дом со всей мебелью и вещами. Тогда мне было восемнадцать — уже взрослый мужчина, но я болезненно переживал эту утрату. Я вылетел в трубу. Я не был готов потерять свой дом и отправиться жить в меблированные комнаты.

— Господи Боже! — вздохнула я, понимая, на какие несчастья — по крайней мере некоторые из них — Джакомо намекал мне в кабинете моего отца.

Мы медленно побрели назад на площадь в полном молчании. Джакомо хотел показать мне свой дом, но при этом он стал задумчив и печален. Я взяла его за руку, чтобы поддержать.