Книга Тайная жена Казановы, страница 36 – Барбара Линн-Дэвис

— С вами все в порядке? — поинтересовалась Леда.

— Со мной все в порядке.

Повисло неловкое молчание, Леда просто стояла и смотрела на нее. Катерина ощутила себя загнанной птичкой в собственной спальне.

— Мне бы хотелось сейчас побыть одной, — сказала она. Но не успели слова слететь с губ, как она поняла, насколько фальшиво они прозвучали.

Леда продолжала смотреть на Катерину. Девушка выглядела сбитой с толку и немного печальной. Потом она послушно закрыла дверь, оставив Катерину одну.

* * *

— Катерина, — немного позже, глубокой ночью прошептала ей Леда. — Вы заснули. Давайте я вам помогу.

Катерина неподвижно лежала на кровати, не переодевшись: ужасная привычка, которую она унаследовала от матери. Неспособность окончательно проститься с этим днем, надежда на что-то большее.

Леда стала складывать разбросанные письма аккуратной стопкой и закрывать ставни. Она подсела на кровать к Катерине, которая почувствовала себя уютно от ее теплого грузного тела.

— Расскажите мне, почему Джакомо не стал вашим мужем, — мягко попросила Леда. — Что случилось с вашим любимым?

— Нет… милая. Тебе лучше этого не знать. — Катерина забрала из рук Леды стопку писем. Положила их на ночной столик, а не спрятала назад в шкатулку.

— Прошу вас, расскажите мне. Как же ваша святая Катерина помогла вам выбраться из монастыря?

— Я… я не могу рассказать.

— Почему?

— Эта история вас напугает. — И это только в начале. Леда будет напугана… а потом просто ужаснется.

— Я хочу узнать, что же произошло, — настаивала Леда. — Незнание хуже всего. Не знать, где находится Филиппо. Не знать, где мой отец. Или моя матушка. Где мы окажемся после смерти? Где моя мать — в земле? Или на небе, с Богом?

С опущенными ставнями в комнате воцарилась темнота. Слова Леды как будто парили в сгустившейся вокруг них темноте, живя, казалось, собственной жизнью.

— Это правда, — прошептала Катерина. — Иногда незнание пугает больше всего.

Она медленно села. И продолжила беседу в темноте. Но при этом дала самой себе клятву не раскрывать некоторых самых страшных тайн.

Мурано, 1753 год

Приезд отца в монастырь стал для меня полной неожиданностью. Настоятельница ко мне в келью с новостями прислала горбатую Арканджелу. Я собиралась после обеда поспать — этими летними днями мне постоянно хотелось спать, — и новость совсем меня не обрадовала. Да и с отцом встречаться не хотелось.

— Vieni, vieni! ^[45] — подгоняла Арканджела и тянула меня за руку.

Я лежала на кровати в свободной льняной сорочке. Удивительно, какая уютная кровать, даже несмотря на ее жесткость. Эта маленькая келья стала моим домом.

— Нельзя заставлять отца ждать! — предостерегла она. Распахнула закрытые мною ставни, и в комнату хлынул яркий солнечный свет. Я прикрыла глаза рукой и не шевелилась.

— Катерина, vieni! — вновь стала подгонять Арканджела. Она казалась одержимой: лихорадочно рылась в ящике в поисках платья, швырнула мне в ноги кровати то, которое нашла, потом схватила с туалетного столика расческу и двинулась ко мне так быстро, как могла.

— Стоп! — воскликнула я, закрываясь. — Какое вам дело? Оставьте меня в покое! — Жестокие слова слетели с губ.

Она выглядела обиженной и остановилась надо мной как вкопанная.

— Простите, — пробормотала я несколько мгновений спустя. — Честно говоря, я не хочу видеть отца.

— Вы просто не понимаете, как же вам повезло, что он вообще приехал, — сказала она, не в силах смотреть мне в глаза.

От стыда я даже рот приоткрыла. Затем послушно натянула платье и молча последовала за ней вниз.

Она провела меня в маленькую комнатку, где я села у окна, забранного железными решетками. Это мне повезло? Я чувствовала себя животным в зверинце.

— Катерина, figlia mia! — Вошел мой отец, направился ко мне с распростертыми объятиями, потянулся через решетку к моим рукам. Я испытала отвращение от прикосновения его заскорузлых пальцев. Он сел напротив меня в кресло. Я заметила, что за то время, что мы не виделись, в волосах у него прибавилось седины.

Молчание.

— Отлично выглядишь, — сказал он. — Хорошо кормят! — и подмигнул мне.

Я слабо улыбнулась.

— Я рад, что моя девочка выглядит счастливой! Катерина, ты же знаешь, что настоятельница не приветствует посетителей. Но в конце недели я надолго уезжаю за границу. И до самого Рождества не вернусь. Я хотел с тобой повидаться перед отъездом и передать твоей матери, что ты жива-здорова.

При упоминании о матушке сердце мое смягчилось. Как же мне ее не хватало! Я не сразу это поняла. Желание видеть Казанову было настолько огромным, что поглотило все остальное.

— Как она? — спросила я. — Почему не приехала с тобой?

Он отвел взгляд, избегая смотреть в мое встревоженное лицо.

— Твоя мама… грустит. Своим безответственным поведением ты ее сильно-сильно расстроила. Ей… необходим отдых. Я обеспечу ей отдых. — «Отдыхом» назывался тот период, когда у мамы случались приступы. Неужели меня сейчас обвиняют в том, что я разбила ей сердце? Отец сам отослал меня в монастырь, чем едва не убил мать.

— А Пьетрантонио? — Я поинтересовалась братом не потому, что мне было по-настоящему интересно, а потому, что разговоры о нем были для отца мучительны.

Он тяжело вздохнул:

— Я оплатил его долги. А что оставалось делать? Не мог же я позволить ему гнить в тюрьме. Он снял себе комнаты на Виа Маранзариа, возле фруктового рынка. Возле места, где весь день пахнет свежими апельсинами. — Он засмеялся своим же словам.

Я едва не последовала его примеру, но остановила себя.

— Он заверил меня, что начинает новую жизнь. Нам остается только молиться, — добавил он, встретившись со мной взглядом.

Ха! Пьетрантонио и новая жизнь.

— Да, будем молиться, — эхом отозвалась я.

Опять повисло молчание. Я заерзала в кресле. Ощутила, как к горлу подступает тошнота, и, должно быть, я выглядела зеленой и несчастной.

— Катерина… — заговорил отец. — Я знаю, что ты не согласна с моим решением отослать тебя сюда. Но монастырь — хорошее место. Настоятельница говорит, что ты под ее присмотром цветешь — продолжаешь молиться, подружилась с монашками и пансионерками.

Я недоуменно смотрела на него: мне было совершенно неинтересно, как настоятельница ему описывала мое пребывание. Моя жизнь здесь, которую описывала настоятельница, была полным обманом.