Книга Любовь хорошей женщины, страница 26 – Элис Манро

— Он полагает, что если бы я любила его достаточно сильно, то была бы лучше в постели, — сказала она. — Но ведь я люблю его, мучительно люблю.

Несмотря на все эти искушающие мысли, посетившие Кэт, она полагала, что может спать только с Кентом. Сексуальные отношения между ними выглядели так, как если бы именно они их изобрели. Попытка переспать с кем-то еще была бы подобна замене провода под напряжением — вся ее жизнь могла взорваться. Но при этом она бы не сказала, что мучительно любит Кента.

Идя по пляжу из дома Моники к Сонье, Кэт увидела каких-то людей, ожидавших начала вечеринки. Те стояли маленькими группками или сидели на бревнах, наблюдая последние лучи заката, пили пиво. Коттар с каким-то мужчиной отмывали мусорный бак, в котором они собирались приготовить пунш. Мисс Кампо, главный библиотекарь, сидела в одиночестве на бревне. Кэт помахала ей жизнерадостно, но не присоединилась. Если присоединиться к кому-то на этой стадии, то уже не отделаешься. Так и придется коротать вечер вдвоем. Оставалось прибиться к группе из трех или четырех человек, даже если разговоры, издалека просто оживленные, окажутся довольно-таки отчаянными. Но она и этого не могла сделать, после того как помахала рукой мисс Кампо. Надо было направиться еще куда-нибудь. Так что она продолжала идти, миновав Кента, беседующего с мужем Моники о том, как долго придется пилить одно из бревен на берегу, поднялась по ступенькам дома Сонье и вошла в кухню.

Сонье помешивала чили в большом котле, а пожилая женщина из коммуналки выкладывала ломти ржаного хлеба, салями и сыр на блюдо. На ней было надето то же самое, что и на вечеринке с карри, — мешковатая юбка и неряшливый, но обтягивающий свитер, груди под которым приплюснулись и свисали чуть ли не до самой талии. «Каким-то образом это связано с марксизмом, — подумала Кэт, — недаром Коттар предпочитает, чтобы Сонье не носила бюстгальтер и пренебрегала чулками и помадой». Кроме того, это было как-то связано со свободными сексуальными отношениями, лишенными ревности, с великодушным непорочным аппетитом, который не чурается и пятидесятилетних женщин.

Еще одна девушка из библиотеки тоже была там — нарезала зеленые перцы и помидоры. И женщина, которую Кэт не признала, сидела на табуретке, куря сигарету.

— Вечно у нас с тобой не хватало времени почирикать, — сказала библиотекарша Кэт. — Все время работали. Мы слышали, что ты родила очаровательнейшее дитя, а ты даже не привезла ее показать нам. Где она сейчас?

— Спит, надеюсь, — ответила Кэт.

Библиотекаршу звали Лоррейн, но Сонье и Кэт, вспоминая дни, проведенные в библиотеке, называли ее Дебби Рейнольдс ^[14]. И ей не сиделось на месте.

— У-у-у, — сказала Лоррейн с сожалением.

Низкорослая женщина поглядела на них с тщательно отработанным отвращением.

Кэт откупорила бутылку пива и протянула ее Сонье.

— О, спасибо, — обрадовалась Сонье, — я так сосредоточилась на чили, что забыла, можно же и выпить.

Она волновалась, ибо в кулинарном искусстве ей было далеко до Коттара.

— Уже хорошо, что ты не собиралась выпить сама, — встряла библиотекарша. — Если кормишь — ни-ни.

— Я упивалась пивом все время, пока кормила, — заявила женщина, сидевшая на стуле. — Полагаю, что это полезно. Все равно большую часть выписаешь.

Глаза у нее были подведены черным карандашом, а веки накрашены фиолетово-синим до самых глянцево-черных бровей. Все остальное лицо было очень бледным или таким казалось, а губы — до того бледно-розовые, что выглядели почти белыми. Кэт видела такие лица и раньше, но только в журналах.

— Это Эми, — представила ее Сонье. — Эми, это Кэт. Извините, что не познакомила раньше.

Эми подхватила только что отрезанный кусок сыра и съела его. Эми — вот как звали любовницу. Любовницу мужа пожилой женщины. Она была именно тем человеком, с которым Кэт неожиданно захотела познакомиться, подружиться, так же как однажды она страстно желала познакомиться с Сонье.

Вечер перешел в ночь, и группки людей на берегу стали менее различимы, начали сбиваться в кучки. Вдалеке на кромке прибоя женщины сбрасывали обувь, наклонялись и снимали чулки, если они их носили, и шлепали по воде. Большинство гостей завязали с пивом и перешли к пуншу, и пунш уже начал меняться. Сперва он содержал ром и ананасный сок, а теперь — другие соки, газировку, а еще туда добавили водку и вино.

Те, кто начал с обуви, расхрабрились и пошли еще дальше. Кто-то входил в воду почти полностью одетый, потом снимал одежду и бросал кому-то на берегу. Другие раздевались там, где стояли, убеждая друг друга, что в темноте ничего не видно. Однако можно было различить голые тела, плещущиеся и бегающие по воде, и шлепающиеся в воду. Моника принесла большую кучу полотенец из дома и призывала всех обернуться ими, когда они выйдут на берег, чтобы не принять смерть от холода.

В темных деревьях на вершине утеса взошла луна, и казалась она такой огромной, такой торжественной и страшной, что послышались крики изумления. Что это? И даже когда она взобралась еще выше в небеса и сжалась до нормального размера, люди посматривали на нее, говоря:

— Полнолуние.

Или:

— Вы видели ее на восходе?

— Я сначала решил, что это огромный воздушный шар.

— Не могла представить, что это такое. Не думала, что луна может быть такого размера.

Кэт шла по берегу, беседуя с человеком, жену и любовницу которого она видела в кухне Сонье. Жена его купалась теперь, чуть в стороне от вопящих и плещущихся. В другой жизни, сказал мужчина, он был священником.

— «Да, Веры Море когда-то было полно, — сообщил он шутливо, — сплетено чудесным поясом у берега земли». Я тогда был женат на совершенно другой женщине.

Он вздохнул, и Кэт решила, что он вспоминает продолжение стихотворения.

— «Но слышно мне сейчас, — произнесла она, — как отступает и ревет оно в тягучем споре с полночным ветром, как за часом час лишь галька мира шелестит вдали» ^[15].

Она примолкла — ей показалось, что сказать «любовь моя, так будем же верны друг другу» значило зайти слишком далеко.

Жена его сейчас плыла в их сторону, потом поднялась, когда вода стала ей по колено. Ее груди раскачивались и разбрасывали брызги воды, когда она шла вброд.

— Европа! — воскликнул он в духе товарищеского приветствия.

— Тогда вы — Зевс, — храбро сказала Кэт.

Ей захотелось, чтобы вот такой мужчина немедленно поцеловал ее. Человек, которого она почти не знала и до которого ей не было дела. И он ее поцеловал, шевеля прохладным языком у нее во рту.

— Представьте себе континент, названный в честь коровы, — сказал он.