Книга Владыка ледяного сада. В сердце тьмы, страница 37 – Ярослав Гжендович

– Грех! Темнец! Темнец! – верещала Ведающая голосом, что звучал, словно крик сойки.

Один из всадников вскочил на лошадь, но не нормально, а встав ногами на седло, легко, будто вспрыгивая на стол. Еще в воздухе сорвал со спины лук, во второй руке уже держал стрелу, вертанул ими в воздухе в сложном движении и моментально, не целясь, выстрелил – от бедра, плоско.

Бегущий рухнул на землю с оперенным древком в загривке, но сразу подтянул ноги, встал, покачиваясь, и упрямо двинулся на другую сторону моста, к двум следующим повозкам.

Загонщик по ту сторону упер ногу в борт повозки и тоже выстрелил, таким же моментальным движением, словно не раздумывая. Мужчина остановился на полушаге и покачнулся, на его плетеном плаще появилась кровавая точка и проблеск стали. Брякнула тетива солдата, стоявшего рядом с нами на седле, через миг, с коротким шорохом прилетела стрела с той стороны повозок. Но мужчина продолжал идти. Остановился на миг, сломал стрелу, торчавшую у него в груди, потянулся рукой за спину, схватил древко и вытащил вторую. И сразу же его прошили еще две. Стоявший на седле стрелок захихикал.

Казалось, лучники соревновались, кто свалит путника. А мужчина продолжал идти. Весь залитый кровью, нашпигованный торчащими во все стороны древками с пурпурными перышками, держа в ладони обломанный наконечник. Я не мог отвести от него глаз и молился, чтобы он дошел до той повозки. Чтобы удалось ему хотя бы это.

Но через несколько шагов путника пронзили еще две стрелы, и он свалился на камни моста. Попытался ползти, но замер, а я понял, что он все равно победил. Никто не потащит его в башню, никто не разделает, голого, среди дыма и криков, каменным ножом, никто не накормит его кровью старую статую.

Старуха тяжело, со свистом дышала, адептка придерживала ее за плечо. Вторая несла столик.

– Дураки… – выцедила баба. – Его кровь для Матери… Растратили его кровь…

А потом Ведающая услышала громыханье колес нашей повозки и подняла голову. Я смотрел вперед, стараясь не встретиться взглядом с ее слепыми глазами, прикрытыми золотыми бельмами. Старуха вырвалась из рук адепток и, ощупывая перед собой воздух, стала принюхиваться. Вытягивала шею как собака, ноздри ее двигались, словно в поисках следа.

Лучник по ту сторону моста подошел к лежавшему мужчине и легонько пнул его сапогом. Присел и дотронулся до трупа, после чего развернулся в нашу сторону и провел выпрямленной ладонью по шее.

Я знал, что сейчас будет.

Брус продолжал сидеть точно кукла, старуха уже взяла направление и двинулась мне навстречу. «Ладонь, око Матери…».

– Стоять! – раздался крик.

Я оглянулся.

Увидел архиматрону. Она сидела в паланкине, ее сопровождали четверо вооруженных людей со щитами храма и в доспехах.

Я почувствовал, как в горле моем рождается странный, истерический смех. Он медленно наполнял меня изнутри, словно вода – еще миг, и ему придется пролиться.

Что еще? Или над мостом этим висит некое проклятие?

– Стоять! – крикнули снова, когда все замерли.

– Темнец! – завыла Ведающая. – Я чую зло! Эгоизм! Жадность! Чую ненависть! Чую кровь для Матери!

– Хватит! – носилки с архиматроной двигались нам навстречу, я уже видел лица храмовых стражников.

Я решил, что закончу так же, как путник, напомнивший мне киренена – меня не поволокут к подножию статуи. Не получат мое сердце, кровь, кости. Я не накормлю их Мать. Умру на бегу, в безумной атаке на повозки с той стороны. Я слегка притормозил, чтобы в случае чего успеть потянуться за мечом, скрытым в посохе странника, лежавшем на задней части нашей повозки.

Архиматрона внезапно прикрикнула на тех, кто ее нес, и приказала поставить себя на землю. Все вокруг – воины, путники – уже стояли на коленях, уткнувшись лбами в землю. Жрица выпуталась из муслиновых занавесей и двинулась в нашем направлении, ее лицо пряталось в тени, красный плащ развевался.

– Хватит безумств! – крикнула она. – Ты не можешь удерживать посланника! У нас достаточно темножителей!

– Молчи! Я чувствую! Я – око Матери! Ты знаешь, что я не ошибаюсь! Он там есть! Я чую его смрад! Не смей становиться у меня на пути. Это я нахожу! Это я знаю! Это я чую! Мать не ошибается!

– Поезжайте! – бросила нам архиматрона через плечо. – Только быстрее!

Потом снова крикнула на старуху:

– Перестань говорить «я»! Ты знаешь, что значит это слово! Перестань проклинать!

А мы поехали, оставив их орать друг на друга посреди коленопреклоненных людей.

Копыта стучали о камни, колеса тарахтели, внизу среди пены гудела река.

– Он означен! – донеслось до меня сзади. – Это носитель судьбы!

Так кричала старуха. Но говорила она не о Брусе, как могла бы подумать жрица. Это я был означен. Это я был носителем судьбы.

Что бы это ни означало.

Сперва мы миновали лежащую на мосту шляпу путника, окрашенную светлой смолой, потом – дорожку кровавых капель, в конце которой лежал мужчина. У него было бледное, измазанное кровью лицо, и внезапно он показался мне похожим на моего отца.

Я отвернулся.

Одну из повозок оттолкнули в сторону, копыта ослов оказались на дороге, колеса скатились с моста. Река, город и башня остались позади. Мы снова были на дороге и шли на восток.

Брус сидел все так же – под зонтом, на подушках, не снимая с лица маску, а я шел рядом с прутом, глядя на задницы ослов.

Он все еще был жрецом, я – адептом. Прыщавым Агиреном, которым я был сыт по горло. Если бы мог, убил бы его еще раз.

Я мечтал содрать с себя эти одежды и найти воду, что смоет с меня пыль, пот и страх.

Дорога была пустой. Мы потихоньку поднимались среди скал и небольших осыпей. Деревья росли здесь редко, больше было кустов с плотными мелкими листьями и белыми, словно пепельными, ветками, щетинящимися крупными шипами.

Не было никого, только наша двуколка, птицы, кружащиеся в небе, солнце и рыжая пыль дороги.

– Что случилось на мосту? – спросил я. Мне казалось, что я не говорил нормально уже столетия.

Ответом мне было молчание. Существо на повозке смотрело вперед, словно меня не было.

Мы проехали еще несколько шагов.

– Я хочу знать, что случилось вчера ночью и нынче на мосту, – повторил я громче.

Ничего.

Я забросил прут на повозку. Брус привстал на подушках словно бы с возмущением и повернул ко мне блестящую овальную маску.

– Дай мне воды! – обронил я.

Маска сияла как зеркало, в отверстиях ее таился мрак.

– Слишком близко, чтобы гасить жажду, – сурово выговорил он мне. Слова произносил нормально, без распевности Языка Единства, но фразы выстраивал похоже.