Онлайн книга «Фома Гордеев»
|
— Ну, это хорошо, что поссорился, — одобрительно сказала девушка, — а то бы она тебя завертела... она — дрянь, кокетка... ух, какие я про нее вещи знаю! — Совсем она не дрянь, — угрюмо сказал Фома. — И ничего ты не знаешь... Всё вы врете! — Ну уж, извини! — Нет... вот что, Люба, — тихо и просительно сказал Фома, — ты не говори мне про нее худо... Я всё знаю... ей-богу! Она сама сказала... — Са-ама?! — удивленно воскликнула Люба. — Какая... странная! Что же она сказала?.. — Виновата... — с усилием выговорил Фома и криво усмехнулся. — Только? — в вопросе девушки звучало разочарование; Фома услышал его и с надеждой спросил: — Мало разве?.. — Очень ты любишь ее? Фома помолчал, посмотрел в окно и смущенно ответил: — Не знаю... Кажется... что теперь больше, чем прежде... — Удивляюсь я, как можно любить такую? -пожав плечами, спросила девушка. — Еще как можно! — воскликнул Фома. — Не понимаю... Нет, это только потому ты привязался к ней, что лучше ее не видал... — Не видал! — согласился Фома и, помолчав, нерешительно сказал: — Может, лучше и нет... Она для меня — очень нужна! — задумчиво и тихо продолжал он. — Боюсь я ее, — то есть не хочу я, чтобы она обо мне плохо думала... Иной раз тошно мне! Подумаешь — кутнуть разве, чтобы все жилы зазвенели? А вспомнишь про нее и — не решишься... И во всем так — подумаешь о ней: «А как она узнает?» И побоишься сделать... — Да-а, — задумчиво протянула девушка, — значит, ты ее любишь... Я бы тоже... если б любила, то думала бы о нем... что он скажет? — И всё у нее — особенное, — рассказывал Фома. — Говорит она по-своему... красива как, господи! И такая маленькая... как ребенок... — Что же у вас вышло? — спросила Любовь. Фома вместе со стулом подвинулся к ней и, наклонившись, зачем-то понизив голос, стал рассказывать. Он говорил, и по мере того, как вспоминал слова, сказанные им Медынской, у него воскресали и чувства, вызывавшие эти слова. — Я ей: «Эх ты! Играла ты со мной — зачем?» — гневно и с упреком говорил он. А Люба, с румянцем оживления на щеках, одобрительно кивая головой, поощряла его: — Вот — хорошо! Ну, а она? — Молчит! — тоскливо сказал Фома, передергивая плечами. -То есть она говорила... да что в том? Он махнул рукой и замолчал. Люба, играя своей косой, тоже молчала. Самовар потух уже. А тьма в комнате всё сгущалась, в окна смотрело что-то мутное. — Зажгла бы ты огонь!.. — предложил Фома. — Какие мы с тобой оба несчастные... — сказала Люба и вздохнула. Фоме не понравилось это. — Я — не несчастный... — твердо возразил он. — Я просто не привык еще жить... — Человек, который не знает, что он сделает завтра, — несчастный! — с грустью говорила Люба. — Я — не знаю. И ты тоже... У меня сердце никогда не бывает спокойно — всё дрожит в нем какое-то желание... — Это и у меня есть, — сказал Фома. — Эх!.. Надо однако идти в клуб... — Не уходи... — попросила Люба. — Надо, там ждет меня один... Прощай! — До свиданья! — Она протянула ему руку и печально посмотрела в глаза его. — Спать ляжешь? — спросил Фома, крепко пожимая ее руку. — Почитаю немножко... — Ты к этому — как пьяница к водке... — с сожалением сказал он. — Что же есть лучше? Идя по улице, он взглянул на окна дома и в одном из них увидал лицо Любы, такое же неясное, как всё, что говорила девушка, как ее желания. Фома кивнул ей головой и подумал: «Тоже заплуталась, как и та...» При этом воспоминании он тряхнул головой, как бы желая спугнуть мысль о Медынской, и ускорил шаги. Холодный, бодрящий ветер порывисто метался в улице, гоняя сор, бросая пыль в лицо прохожих. Во тьме торопливо шагали какие-то люди. Фома морщился от пыли, щурил глаза и думал: «Ежели теперь встретится мне женщина — значит, Софья Павловна встретит меня ласково, по-старому... Завтра пойду к ней... А ежели мужчина — не пойду завтра, — погожу еще...» Встретилась ему собака, и это так раздражило его, что ему захотелось ткнуть палкой собаку... А в буфете клуба его встретил веселый Ухтищев. Он, стоя около двери, беседовал с каким-то толстым и усатым человеком, но, увидав Гордеева, пошел к нему навстречу, улыбаясь я говоря: — Здравствуйте, скромный миллионщик! Он нравился Фоме за свой веселый нрав, и Фома всегда встречал его с удовольствием. Добродушно и крепко пожимая руку Ухтищева, Фома спросил его: — А почему вы знаете, что я скромный? — Он спрашивает! Человек, который живет, как отшельник, не пьет, не играет, не любит женщин... ах, да! Вы знаете, Фома Игнатьевич? Наша несравненная патронесса завтра уезжает за границу на всё лето. — Софья Павловна? — медленно спросил Фома. — Ну да! Заходит солнце моей жизни... а может быть, и вашей? Ухтищев состроил комически-коварную гримасу и заглянул в лицо Фомы. А тот стоял пред ним и чувствовал, что голова у него спускается на грудь и он не может помешать этому... — Уезжает Медынская? — раздался жирный басовой голос. — Славно! Я рад... — Позвольте — почему? — воскликнул Ухтищев. Фома глуповато улыбался и растерянно смотрел на усатого человека-собеседника Ухтищева. Тот важным жестом разглаживал усы свои, и из-под них лились на Фому тяжелые, жирные, противные слова: — А по-отому, что в городе одной кокоткой будет меньше... — Фи, Мартын Никитич! — укоризненно сказал Ухтищев, наморщивая брови. — Почем вы знаете, что она кокетка? — угрюмо спросил Фома, подвигаясь к усатому господину. Тот окинул его пренебрежительным взлядом, отворотился в сторону и, дрыгнув ляжкой, протянул: — Я не сказал — ко-окетка... — Нельзя, Мартын Никитич, говорить так о женщине, которая...— заговорил Ухтищев убедительным голосом, но Фома перебил его: — Позвольте! Я желаю спросить господина, что такое, — какое он слово сказал? И, проговорив это твердо и спокойно, Фома сунул руки глубоко в карманы брюк, а грудь выпятил вперед, отчего вся его фигура сразу приняла явно вызывающий вид... Усатый господин вновь оглянул его и насмешливо улыбнулся... — Господа! — тихо воскликнул Ухтищев. |